{"time":1584375573000,"blocks":[{"type":"paragraph","data":{"text":"Необходимость русского перевода Свящ. Писания была заявлена попытками перевода еще в XVII и XVIII веке. Это перевод на русский Псалтири диака Посольского приказа Авраамия Фирсова 1683 года, сделанный с церковнославянского текста с использованием польского перевода Библии. Он был запрещен патр. Иоакимом. На рубеже XVII–XVIII веков Новый Завет на русский переводил в Лифляндии пастор Э. Глюк. Первый перевод пропал в связи с событиями Русско-Шведской войны. Работа была продолжена Глюком в Москве по личному указанию Петра I. Перевод был утерян после кончины пастора в 1705 году. О необходимости русского перевода говорил свт. Тихон Задонский (1724–1783). В 1794 году первым тиражом вышло сочинение архиеп. Мефодия (Смирнова) «К Римляном послание св. ап. Павла с истолкованием», где параллельно славянскому была представлена русская версия послания. Эта работа стала первым изданным русским переводом библейской книги."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Перевод Библии — это всегда событие, получающее самый широкий резонанс в обществе, где оно совершается. Так, перевод Семидесяти толковников, первый письменный перевод Свящ. Писания, и вовсе стал событием общемирового масштаба, а споры о его компетентности и достоверности не затихают. Если мы посмотрим на историю русского Православия, то с ХV века это история обретения Библии. Очень непростая, порой драматичная. Это история четырех редакций и изданий славянской Библии: Геннадиевской 1499 года, Острожской 1580–1581 года, Московской 1663 года, наконец, Елизаветинской 1751 года, по сути, история четырех Библий. Каждое из изданий — это поистине колоссальный труд, потребовавший напряжения и концентрации всех духовных и интеллектуальных сил Церкви и общества, однако, это и труд, позволивший им подняться на новую, более высокую ступень. Практически каждое столетие русской истории оказалось связанным со своим изданием Библии. Для ХІХ века таковым стало издание русского перевода Библии. Собственно, полемика и споры, возникшие в связи изданием русской Библии, и являются темой данного доклада."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Предваряя их содержание, мне бы хотелось обратиться к словам из одного эссе известного и глубокого христианского автора, практически нашего современника К.С. Льюиса, написанного им в связи с изданием нового перевода Посланий ап. Павла на английский язык 1947 года. Он очень чутко чувствует проблему, возникающую в связи с новым библейским переводом. Льюис пишет: «Возможно, открывая эту книгу на прилавке книжного магазина, читатель задастся вопросом, к чему нам новый перевод какой-либо части Библии, в частности, Посланий: „Разве у нас нет уже самого прекрасного перевода, каким мог бы похвалиться любой язык — Authorized Version?“ Мне встречались люди, которые в своих сомнениях заходили дальше и считали, что новый перевод не только не нужен, но и недопустим. Они не могут вынести изменения освященных временем слов: это кажется им неблагочестивым. На это можно сказать несколько вещей. Во-первых, те возражения, которые они выдвигают теперь против нового перевода, весьма напоминают возражения, когда-то выдвигавшиеся против перевода на английский язык вообще. Множество искренне благочестивых людей в ХVІ веке содрогались при одной мысли о том, чтобы освященную временем латынь Вульгаты переложить на обычный и (по их мнению) „варварский“ английский. Священная истина как будто теряла свою освященность, когда совлекалась многосложной латыни, давно привычной для слуха по чтениям на богослужении, и облекалась в „тот язык, которым пользуются все“ — язык, пронизанный самыми обыденными ассоциациями из детской, из пивной, из хлева и с улицы»[1]. Все, что здесь говорит Люис по поводу возникающих проблем с новым библейским переводом на английский язык, практически буквально имело место в нашей Отечественной церковной истории ХІХ века. Это говорит об их универсальности."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Впервые попытка обсуждения вопроса о русском переводе Библии на официальном уровне была предпринята в 1803 году обер-прокурором Святейшего Синода А.А. Яковлевым (1803, менее года). В его Записках она представлена таким образом: «Сия мысль [о новом издании Духовного Регламента на русском языке. — Б. Т<\/i>.] подала мне другую, еще важнейшую — напечатать по-русски всю Библию также гражданскими буквами. Советовался я о том с некоторыми первейшими особами, которые не только намерение мое апробировали, но и просили убедительно скорее привести в исполнение. Докладывал я о том и Государю, и он изволил отозваться, что если Синод не найдет со своей стороны в том противного, то и он не изволит воспрепятствовать. Но когда я стал о том сноситься с митрополитом [Новгородским и Санкт-Петербургским Амвросием (Подобедовым), первенствующим членом Св. Синода, — Б.Т<\/i>.], то он ни под каким видом на сие не согласился, не найдя однакоже другого опровержения против моих доводов, единственно клонящихся к пользе и просвещению народному, как только<\/i>что самое то мистическое состояние Библии (то есть непонятность ее языка), против которого я предпринимал, есть необходимейшее для народа, который, говорил он, под видом Откровения, непременно нужно содержать в ослеплении, чем он явно отвращал святую истину сего Богом вдохновенного Свящ. Писания <\/i>[здесь и далее в цитатах курсив мой. — Б.Т<\/i>.]. Таким образом, сие мое полезное намерение оставалось втуне, но время оправдало мою мысль, только честь пала не на Россию, а на Англию»[2]. Неудачу Яковлева нужно искать как в конфронтации, которую практически все начинания этого обер-прокурора вызывали в Св. Синоде, так и в новизне вопроса. Отдельного внимания заслуживает аргумент митрополита, отрицающий саму необходимость библейского просвещения, и, по сути, заставляющий видеть в чтении изначально непонятного слушателям текста разве некое магическое действие."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Первым русским переводом Священного Писания стал перевод, осуществлявшийся в 1816–1826 годах под эгидой Российского Библейского Общества (РБО). Это был официальный проект, инициированный Государем Александром Павловичем. Определяющей в положительном решении вопроса о русском переводе Библии стала воля правящего монарха. Заинтересованность Александра І в русском переводе следуют искать в его личном «библейском обращении» во время кампании 1812 года, когда чтение Библии стало для него частью неизменного поиска ответов о предназначении своего царствования. Как отмечает Чистович: «Он [Государь. — Б.Т<\/i>.] считал делом особого милосердия Божия, что получил склонность и привычку к чтению Библии. Каждый день, каковы бы ни были его занятия, он читал три главы: одну из Пророков, одну из Евангелий и одну из Посланий апостольских. По его собственным словам, даже во время войны, даже при громе пушечных выстрелов, он не оставлял своего обычного чтения. В Слове Божием он видел основу и опору веры, а в вере единственный закон, с которым должны сообразоваться в своей жизни люди и народы»[3]. Библию читал Александр І во французском переводе."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Этим «библейским поиском» нужно объяснять заинтересованность Александра в открытии в 1812 году в России Библейского Общества, а, впоследствии, в переводе Библии на русский язык. Кроме того, «библейская просвещенность» укладывалась в общую концепцию просвещения народа как одного из предполагаемых Александром путей к широкому реформированию России."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Вопрос о необходимости русского перевода Библии был поднят Императором в конце 1815 года. После триумфального возвращения в Россию Александра ознакомили с обширной издательской деятельностью Российского Библейского Общества. Тогда «по собственному движению сердца» он «изустно повелел президенту Общества предложить Св. Синоду искреннее и точное желание Его Величества доставить и россиянам способ читать Слово Божие на природном своем российском языке, яко вразумительнейшем для них славянского наречия<\/i>, на коем книги Свящ. Писания у нас издаются»[4]. 28 февраля 1816 года кн. А.Н. Голицын, как обер-прокурор Св. Синода, докладывал на Синоде волю Государя-Императора. В Высочайшем Волеизъявлении, в частности, подчеркивалось: «Его Императорское Величество, как внутренним Божественным достоинством<\/i> Свящ. Писания, так и самыми опытами<\/i> убеждаясь в том, сколь полезно чтение оного людям всякого звания, для преуспеяния в благочестии и благонравии<\/i>, на коих зиждется истинное благо людей и народов<\/i>; и по сему обращая внимание на действия Российского Библейского Общества, с прискорбием усматривает<\/i>, что многие из россиян, по свойству полученного ими воспитания, быв удалены от знания древнего словенского наречия, не без крайнего затруднения могут употреблять издаваемые для них на сем единственно наречии<\/i> священные книги, так что некоторые в сем случае прибегают к пособию иностранных переводов<\/i>, а большая часть и сего иметь не может <\/i><...> Его Императорское Величество находит <...> чтоб и для российского народа, под смотрением духовных лиц, сделано было переложение Нового Завета<\/i> [таким образом в официальном постановлении речь шла только о новозаветной части Библии. — Б.Т<\/i>.] с древнего славянского на новое российское наречие<\/i>, каковое преложение и может быть издано для желающих от Российского Библейского Общества вместе с древним славянским текстом, подобно как издано с дозволения Св. Синода послание к Римлянам[5] на славянском и российском наречии совокупно. Само собой разумеется, что церковное употребление славянского текста долженствует остаться неприкосновенным<\/i>»[6]."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Св. Синод принял предложение Государя к исполнению, поручив организацию перевода Комиссии Духовных Училищ. РБО осуществляло издание. Так началась история русского перевода Библии. Среди участников принятия Александром І решения о русском переводе, прежде всего, необходимо выделить его доверенного по всем религиозным вопросам кн. А.Н. Голицына, главу Министерства Духовных Дел и Народного Просвещения, и тогдашнего ректора Санкт-Петербургской Духовной Академии архим. Филарета (Дроздов) (в будущем знаменитого Московского святителя). Все говорит о самой активной роли свт. Филарета в этом начинании. Им был составлен текст Указа Императора[7], ему принадлежала и концепция перевода Нового Завета, представленная в определении Комиссии Духовных Училищ от 16 марта 1816 года[8]. Он же был автором двух предисловий к изданиям переводов Нового Завета: 1) «Возглашение к христолюбивым читателям» к Четвероевангелию 1819 года, повторяемого затем во всех изданиях новозаветных текстов; 2) отдельного прибавления «К христолюбивым читателям. По случаю издания всего Нового Завета на одном Русском наречии» к изданию Нового Завета 1823 года. В первом аргументировалось само начинание русского перевода как отвечающее древней христианской практике. Указывалось, что перевод Свящ. Писания освящает тот язык, на который он делается, что произошло со славянским. Необходимость русского перевода обосновывалась «таким удалением» обиходного языка от славянского, что славянский сделался «мало понятным». Отмечалось, что требуется «от времени до времени возобновлять перевод, сообразно с состоянием сего языка в его народном употреблении». Предисловие включало текст Волеизъявления Императора, зачитанный Св. Синоду кн. Голицыным и Высочайше санкционировавший русский перевод. Более краткое второе предисловие, по сути, дополняло первое. В нем, в частности, был затронут вопрос о расхождении версий славянского и русского переводов, подчеркивалось, что издатели «с возможной точностью держались подлинника греческого по древнейшим и вернейшим его спискам, из которых святые Отцы выписывали Евангельские и Апостольские слова в свои сочинения». Изданный в 1822 году русский перевод Псалтири предварялся обращением «К христолюбивым читателям», также составленный свт. Филаретом. В нем в осторожной и взвешенной форме оговаривались особенности еврейского и греческого текстов Псалтири, мотивировалось предпочтение, отданное издателями еврейскому тексту: «Не трудно всякому рассудить, справедливо ли поступлено, что в составлении перевода обращено было внимание на подлинник. В тех местах, где в еврейском подлиннике встречались слова, более или менее отличные своим значением от слов греческого перевода, и где слова еврейские в сравнении с греческими представляли более ясности и более взаимного согласия в целом составе речи, переводчики, без сомнения, обязаны были с особенною точностию держаться слов еврейских». Обращение повторялось во всех тиражах Псалтири."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Издания первых переводов Библии на русский язык были встречены практически всеобщим энтузиазмом, успех был безоговорочный. Известны самые благожелательные отклики многих правящих архиереев Православной Церкви на его появление. Их подборка повторяется в основных исследованиях[9]. Очень проникновенно глубинную суть как самого Свящ. Писания, так и его нового перевода передает высказывание архиеп. Минского Анатолия (Максимовича): «Сколь не сближен славянский язык с российским в церковных книгах наших, но многое для многих оставалось непонятным даже и в Евангелии по непривычке к славянским изречениям: и от того святая истина не могла действовать на сердца читателей в полной своей силе. Ныне и сие препятствие разрушено. Да кажется язык живой и приличнее Слову Жизни<\/i>. Слыша сие слово на языке нашем, тем паче можем убедиться, что Бог говорит к нам<\/i>. Да будет сей новый плод трудов Библейского Общества знамением новой благодати и силы Божией во спасение Россов»[10]."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"При внимательном рассмотрении не выдерживает критики ставшее расхожим мнение об изначальном несогласии Синода с делом русского перевода, основанное на несколько странном высказывании Чистовича. Он пишет: «Таким образом [речь идет о поручении Синода организовать дело перевода Комиссии Духовных Училищ. — Б.Т<\/i>.] Святейший Синод отклонил от себя одобрение русского перевода к печатанию и изданию его<\/i>. Последующие подписи духовных особ под предисловиями были подписями только тех епископов, которые были членами комитета Российского Библейского Общества»[11]. Оба предложения, как характеризующие ситуацию с переводом, правда, в примечании, приводятся Корсунским[12]. Несколько искаженная цитация Чистовича позволяет М.И. Рижскому прямо утверждать скрытую оппозицию Св. Синода воле Государя, завуалированный отказ высшей церковной власти от непосредственного участия в деле русского перевода[13]. Однако, кроме туманности самого высказывания Чистовича — получается согласие на перевод, но неодобрение его издания (?), подобная трактовка принятого Синодом решения вызывает, по меньшей мере, недоумение. Во-первых, решение Синода полностью отвечало предложениям доклада Голицына, оставлявшим РБО и издание, и распространение перевода. Другого и быть не могло, поскольку все программы по изданию Библий в России, включая славянскую, к этому времени осуществляло только Общество. Поручение Комиссии Духовных Училищ выполнить перевод являлось конкретным организационным решением и означало фактическое участие в нем Православной Церкви, поскольку подразумевало, что переводческая работа будет исполнена церковными учебными заведениями. (Если не предполагать, что Синод дистанцировался и от собственных духовных школ.) Во-вторых, не выдерживает критики и категорическое отнесение Чистовичем подписей духовных лиц, стоявших под предисловиями к изданиям переводов, только к их статусу членов РБО. Все подписи — это подписи действительных членов Синода, во главе с первенствующими в нем митрополитами, а смена имен подписавшихся соответствует изменениям в составе Синода в эти годы[14]. Поэтому, если уж и проводить различие статусов в подписях данных духовных персон (?), их нужно рассматривать прежде всего<\/i> в качестве подписей синодальных членов и, соответственно, как отражение участия Св. Синода в деле перевода. Собственно, в посвящениях, предварявших все издания русского перевода новозаветных текстов, прямо значилось: «по Благословению Святейшего Правительствующего Всероссийского Синода<\/i>». Благословение Св. Синода стояло также в «Возглашении к христолюбивым читателям». Таким образом, выводы о несогласии Св. Синода с переводом, основанные на подобной аргументации, выглядят более чем произвольными. Наоборот, свидетельства официальных документов демонстрируют, что русский перевод Библии был предпринят с полного одобрения и санкции высшей церковной власти. Все попытки с иных позиций трактовать волеизъявление Синода будут в данном случае оставаться на уровне досужих домыслов. Впрочем, Чистович и сам далее озвучивает мнение митр. Филарета (Дроздова) об изначальной церковности осуществляемого под эгидой РБО перевода: «В опровержение мнения, будто мысль о переводе Свящ. Писания на русское наречие принята первоначально не в Святейшем Синоде, а в канцелярии обер-прокурора, высокопреосвященный говорит, что русский перевод Нового Завета был одобрен первенствующими членами Святейшего Синода<\/i>: Амвросием, Михаилом и Серафимом, и издаваем был по благословению Святейшего Синода<\/i>»[15]. Собственно, это и есть официальная позиция<\/i> высшей церковной власти в отношении русского перевода Библии."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Примечательно и показательно впечатление от прочтения перевода Нового Завета гр. М.М. Сперанского, звучащее как сетование в связи с языком перевода, высказанное им в письме к дочери. Сперанский пишет: «...сегодня, во время обыкновенного моего утреннего чтения, вместо греческого моего Завета, мне вздумалось читать Евангелие в новом русском переводе. Какая разность, какая слабость в сравнении с славенским! Может быть, и тут действует привычка, но мне кажется все не так, и не на своем месте, и хотя внутренне я убежден, что это все одно и то же; но нет ни той силы, ни того услаждения. Вообще я никогда не смел бы одобрить сего уновления; знаю, что оно сделано с наилучшими намерениями; может быть, для тех, кои не привыкли к славенскому языку, это услуга. Но для чего бы, кажется, не оставить их привыкнуть? Это стоит труда. Никогда русский простонародный язык не сравнится с славенским ни точностию, ни выразительностию форм, совершенно греческих. <...> Читай, продолжай читать Евангелие и весь вообще Новый Завет на славенском, а не на русском языке. <...> Язык славенский в последнее время много потерпел от того, что вздумал защищать его человек добрый, но писатель весьма посредственный [Шишков. — Б.Т<\/i>.]. Для чего Карамзин, Уваров, Жуковский не принялись за сие дело<\/i>?..»[16]. Эти слова Сперанского можно охарактеризовать как «психологически-эстетическое» неприятие нового в привычном тексте. Для тех, кто был воспитан на славянской Библии и у кого она была «настольной книгой» (надо заметить, что определить этот круг и, что важно, его социальный состав весьма непросто, но, скорее всего, это во всех отношениях был «узкий круг»[17]), русский перевод мог ощущаться как утрата ставшего родным текста — ситуация вполне типичная, которую можно рассматривать целиком в контексте психологии восприятия. Впрочем, упоминание в письме имен выдающихся мастеров русской словесности, придерживавшихся в вопросе о природе русского языка существенно иных, нежели Шишков, взглядов, позволяет предположить, что Сперанский, примиряясь с самим фактом русского перевода, ставит требование к качеству русского языка библейского перевода. Он остро ощущает нужду перевода в руке искусного литератора. (В 1916 году в связи со столетним юбилеем начала русского перевода известный отечественный славист и библеист И.Е. Евсеев, отмечая необходимость осуществления нового русского перевода всего лишь через 40 лет после опубликования Синодального и высказывая требования к его качеству, отмечал: «Для надлежащего достоинства русского национального перевода Библии нужны творцы, художники слова, а не только усердные служители»[18].)"}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Отдельно нужно остановиться на фигуре без имени поминаемого в письме Сперанским адмирала А.С. Шишкова. Его необходимо признать главным и «локомотивом», и идеологом «антирусской» кампании, начало которой пришлось на 1824 год, и которая завершилась закрытием РБО и проекта русского перевода в 1826 году. В 1824 году Шишков занял кресло Голицина в Министерстве Народного Просвещения. Неожиданное для себя назначение на пост министра Шишков, похоже, воспринял как судьбоносное для спасения Отечества от заговора революционеров, неизменной частью которого для него была деятельность РБО и русский перевод Библии. Против перевода сначала была развернута агитационная кампания. С ним стали связывать целый ряд негативных явлений религиозной и общественной жизни. В вину русскому переводу вменяли появление некоторых новых сект. Военное ведомство утверждало, что среди солдат участились случаи самооскопления. Широкий резонанс имел случай помешательства двух кадетов в одном военном училище, который военное ведомство представило как результат чтения Нового Завета в русском переводе. Проведенное расследование, однако, определенно установило, что к Новому Завету кадеты даже не прикасались, а причины их умственного заболевания нужно искать скорее в бытовых и служебных условиях[19]. Деятельность РБО по русскому переводу и изданию Свящ. Писания стала прямо представляться важнейшей частью протестантского заговора против Православной Церкви[20]. Так, ректор СПбДА еп. Григорий (Постников) в письме к свт. Филарету (Дроздову) от 13 июня 1824 года писал: «О Библейском Обществе говорят, что оно учреждено для того, чтобы ввести реформацию<\/i>. Что вы ни скажете в опровержение, вам представят в доказательство список с какого-нибудь английского или немецкого или французского листка какого-нибудь писателя, который говорит, что самый надежный способ распространить реформацию есть раздача Библии»[21]."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Шишков определил и идейную позицию<\/i> неприятия русского перевода как такового. Она прозвучала в связи с его теоретизированием по поводу славянского языка и языкознания. Еще до появления в Санкт-Петербурге эмиссаров Британского Библейского Общества, тем более каких-либо решений о русском переводе Библии, в 1810 году, на годичном собрании Российской Академии Наук Шишков выступил с торжественной речью, где высказал тезисы о едином славяно-русском языке и его уникальности в качестве языка Свящ. Писания. Второе издание этой речи в 1825 году, как раз в самый разгар противостояния с Обществом и борьбы с русским переводом, нужно рассматривать уже программным заявлением нового министра Народного Просвещения в отношении русского перевода Библии. Более рельефно теоретические и идеологические взгляды по этим вопросам представлены в его Записках этого периода. Прежде всего, Шишков не признавал существование русского языка как самостоятельного и отдельного от славянского: «Язык у нас Славенский и Русский один и тот же. Он различается только (больше, нежели всякий другой язык) на высокий и простой. Высоким написаны Священные книги, простым мы говорим между собой и пишем светские сочинения, комедии, романы и проч. Но сие различие так велико, что слова, имеющие одно и то же значение, приличны в одном и неприличны в другом случае»[22]. В развитие этой языковой дилеммы славянский и русский разделялись им как «высокий язык, сделавшийся для нас священным<\/i>» и «простонародный», «язык Церкви» и «язык театра»[23], «язык веры» и «язык страстей»[24]. Постулировал Шишков и уникальность славянского языка для Библии, как идеально приспособленного для передачи ее богооткровенных истин в силу своих выразительных свойств. Причем, согласно Шишкову, столь совершенными возможностями не обладает ни один современный европейский язык: «Мы показали отчасти богатство мыслей, заключающихся в словах наших; видели превосходство их перед словами других языков<\/i>. Из сего краткого показания можем посудить, какая разность в высоте и силе языка долженствует существовать между Свящ. Писанием на Славенском и других языках: в тех сохранена одна мысль; в нашем мысль сия одета великолепием и важностию слов»[25]. Славянская Библия уникальна не только среди других переводов Свящ. Писания, но предпочтительнее даже его оригинальных текстов, поскольку «еврейский сегодня никто не знает»[26]."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Подобные представления о исключительности славянского языка, по сути, утверждение его сакрального характера делали для Шишкова перевод Библии на русский язык недопустимой профанацией Свящ. Писания, от чего, по его мнению, оставался один шаг и до покушения на незыблемые устои государственного и общественного строя: «В прежних письмах моих имел я честь объяснить Вашему Сиятельству [Шишков обращается к Аракчееву. — Б.Т<\/i>.] о продолжающихся и ныне покушениях и стараниях продолжать собрания Библейских Обществ и распространять не переводы, а, так сказать, перекладку Свящ. Писаний с высокого и важного языка на простонародное наречие: два сильнейшие орудия революционных замыслов»; «Переводы Свящ. Писания с высокого языка (называемого Славенским) на простой, в общежитии употребляемый язык (называемый Русским), под предлогом лучшего разумения церковных книг придуманы для уменьшения их важности и поколебания Веры»; «Чтение Свящ. книг состоит в том, чтобы истребить Правоверие, возмутить отечество и произвесть в нем междоусобия и бунты <...> Переводы Свящ. Писаний на простое наречие и распространение их в неимоверном количестве экземпляров есть также одно из средств, придуманное в Библейских Обществах к поколебанию Веры»[27]. Перевод Свящ. Писания непременно, согласно Шишкову, должен привести и к переходу церковного богослужения на русский язык: «Подобная мысль [славянский язык перестал быть понятным. — Б.Т<\/i>.] поведет нас к заключениям, что и всю церковную службу должно переложить на простонародный язык», о чем нельзя и «подумать без ужаса»[28]. В пафосе своего неприятия русского перевода и в борьбе за чистоту веры Шишков, по существу, договаривался и до прямого запрета на чтение Слова Божьего: «В напечатании столько Библий, чтобы каждый в Государстве человек мог ее иметь (так сказано в Отчетах). Что ж из этого последует? Употребится страшный капитал на то, чтоб Евангелие, выносимое с такой торжественностью, потеряло важность свою, было измарано, изодрано, валялось под лавками, служило оберткою каких-нибудь домашних вещей и не действовало более ни над умами, ни над сердцами человеческими»[29]."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"После закрытия РБО многие церковные иерархи поменяли свое отношение к русскому переводу. Однако позицию его неприятия отнюдь нельзя представлять как общецерковную. Определенно последовательным сторонником дела перевода оставался свт. Филарет (Дроздов). И он был далеко не одинок среди епископата. В конечном итоге свт. Филарет с кругом своих единомышленников и подготовил почву к тому, чтобы начинание первой половины ХІХ века нашло свое логическое завершение в Синодальном переводе. Именно в данной широкой перспективе и нужно искать свидетельство собственного голоса Церкви в этом непростом, захватившем практически все столетие деле. Официальный проект перевода получил продолжение и завершение в существенно другую для России эпоху, при императоре Александре II. К этому времени с исторической сцены сошли все основные инициаторы закрытия проекта РБО, кардинально поменялись и политические, и общественные настроения. В этой новой ситуации свт. Филарет (Дроздов) нашел возможность снова поднять вопрос о русском переводе Библии."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"По случаю коронации императора Александра II в 1856 году в Москве состоялось торжественное собрание Св. Синода. На его последнем заседании в Первопрестольной, состоявшимся 10 сентября, единогласно было принято решение о возобновлении перевода Свящ. Писания на русский язык. Проект определения Синода по этому вопросу был составлен Московским святителем и направлен 14 сентября в Синод и на имя обер-прокурора. В Проекте аргументировалась необходимость возобновления работы над прерванным тридцать лет назад русским переводом Библии. Отмечалось и подчеркивалось, что авторы священных книг писали их «на природном и общеупотребительном языке тех народов, к которым первоначально поступить должны были сии книги»; что «святые отцы всегда побуждали верующих к чтению Свящ. Писания, поскольку через чтение священных книг священные писатели, как живые, действуют на душу»; что «язык славянского перевода Библии, общевразумительный и общеупотребительный в свое время, не таков уже в настоящее время по своей древности» и что по этой причине «более многочисленная часть православного народа требует русского перевода, как пособия к разумению Свящ. Писания»; что «в славянском переводе Библии есть многие места, в которых состав речи невразумителен, и которые требуют сличения с первоначальными текстами еврейским и греческим»; что «многие, по нужде, обращаются к иностранным переводам Библии, сделанным вне православного исповедания»; что «пособие русского перевода нужно многим и из приходского духовенства»; что по всем этим причинам «Св. Синод в 1816 году, с Высочайшего соизволения, разрешил приступить к переводу Свящ. Писания на русское наречие»; что «дело перевода и издание онаго [перевод РБО. — Б.Т<\/i>.], не по рассуждению Св. Синода<\/i>, но по причинам официально не объясненным, в следующие годы было приостановлено»; что «дальние алеуты с благословением Св. Синода пользуются некоторыми книгами Св. Писания на своем общевразумительном языке, а православные россияне только мимо сего благословения и незаконно могут удовлетворять подобной потребности…». Предлагалось тщательно пересмотреть перевод Нового Завета, выполненный РБО, перевод Псалтири исправить через сличение еврейского и греческого текстов, новые переводы апробировать предварительным изданием в церковной периодике. Перевод начать по получении Высочайшего соизволения[30]. Потребовалось, однако, два года для окончательного утверждения данного синодального решения."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Обер-прокурор Св. Синода генерал-лейтенант гр. А.П. Толстой (1856–1862) достаточно настороженно отнесся к полученному Проекту. Под именем «Записки», то есть как частное мнение Московского святителя, Толстой передал Проект для него лично близкому митрополиту Киевскому Филарету (Амфитеатрову). В своем ответе Киевский митрополит выступил решительным оппонентом перевода. Последовавшая переписка обер-прокурора и Филарета Киевского, возражения Филарета Московского стали первой полемикой, развернувшейся вокруг нового проекта русского перевода."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Ответ митр. Киевского на «Записку» представляет собой пространный документ, все рассуждения и вся аргументация которого направлена против перевода. Среди его основных тезисов необходимо отметить следующие: русский язык проигрывает славянскому по выразительным возможностям («...русское наречие не может передать Свящ. писания со всей той силою и верностию, какими отличается перевод славянский...»); перевод Библии на русский язык угрожает всему строю славянского богослужения; проблема непонимания славянского языка решается не переводом на русский, но в изучении славянского («...надобность настоит не в переводе Библии на русский язык, а в прилежном изучении славянского языка во всех наших духовных и светских училищах, и в повседневном прилежном чтении на нем Свящ. Писания»); в получении при принятии христианства славянсими народами Свящ. Писания в переводе свв. Кирилла и Мефодия на родной язык с перевода Семидесяти проявилось действие Промысла Божьего в отношении славянских народов; именно богодухновенный перевод LXX явился «нерушимым оплотом против ожесточенных врагов христианства — еврейских раввинов», которые «могли бы решится на повреждение еврейского текста, особенно в пророческих книгах, ясно обличающих их заблуждения»; «...блаженные предки наши, подобно как и греческой Церкви, не помышляли и не считали нужным делать новый перевод, смотря по видоизменениям народного языка в разные времена»; славянский перевод являет собой связующую нить к единству политически разобщенных славянских народов; русский перевод начала столетия был инициирован «в Англии, гнездилище всех ересей, сект и революций», «из какого мутного или ядоносного источника явилась на святой, русской земле мысль о переводе сем, блаженным предкам нашим чуждая», его идея была «принята, первоначально, не в Святейшем Синоде, а в канцелярии обер-прокурора... на нем не было благословения свыше»; перевод на русский язык неприемлем, потому что это перевод на «частное наречие одноплеменного народа. Если переводить на русское наречие, то почему же не перевести потом на малороссийское, на белоруское и проч!». Перевод не снимает необходимости толкования. Духовные понимают славянский, светским нужен не перевод, но толкование. «Если бы ты и не понимал того, что содержится в нем, все от самого чтения ты получаешь великое освящение»; «старообрядцам и раскольникам новый перевод Библии подаст новый повод к упорному отчуждению от Православной Церкви». Вместо русского перевода Филарет Киевский предлагал «оставить навсегда неприкосновенным основной текст славянского перевода... как освященный древностью и переданный нам от святых славянских апостолов — Мефодия и Кирилла...», ограничившись лишь редактирований некоторых мест, поскольку «на верность нынешних изданий Библии еврейской полагаться никак нельзя...». Предлагалось издать краткие толкования святых отцов, различные пособия для улучшения обучения славянскому языку. Дело перевода нельзя начинать без консультаций и согласия на перевод Греческой Церкви[31]."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Митр. Филарет (Амфитеатров) просил представить его мнение прямо Государю Императору в расчете, что начинание Синода будет в зародыше остановлено Высочайшим рескриптом: «Одно державное слово его прекратило бы дело решительно»[32]. «Поручаю Вашему благоразумию и усердию к святой Православной Церкви и Отечеству употребить сие сведения к сохранению неприкосновенности родного нам славянского текста Свящ. Писания, который я в глубине души моей почитаю отечественною святынею нашею»[33]."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"В периодической печати в это время появляется ряд анонимных статей, очевидно направленных на создание общественного мнения против перевода. По сути они повторяли тезисы митрополита Киевского и аргументы, звучавшие в первой половине ХІХ века: «Не лучше ли если бы народ читал Свящ. Писание на языке, на который переводили его апостолы и учители, Кирилл и Мефодий святейшие, слушал бы их самих как бы говорящими, воспоминая и ублажая их, а не читал перевода того или другого простого человека?»[34]; «Чтение Свящ. Писания для спасения не столько требует разумения буквы, сколько приятия духа жизни»[35]; «Саровский Серафим не оставил бы спасительного урока, извлеченного из слов: Богъ, въ мiре место Его<\/i>, ежели б читал Псалтирь на русском языке, а не на славянском»[36]; «Перевод с нынешнего еврейского на русский народный язык поколеблет Православие на Руси»[37]; «Простолюдины на славянском языке слышат только святое и назидательное. Умеренная темнота сего слова не омрачает истину, а служит ей покрывалом и защищает от стихийного ума. Отнимите это покрывало, тогда всякий будет толковать об истинах и изречениях Писания по своим понятиям и в свою пользу. А теперь темнота заставляет его или просто покоряться Церкви или просить у Церкви наставления»[38]..."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Александр ІІ предложил мнение Киевского митрополита на обсуждение Синоду, с предварительным знакомством с ним Филарета Московского. Московским святителем был составлен ответ, в котором детально обосновывалась несостоятельность положений отзыва Филарета Киевского. Так, соглашаясь, что «славянский язык перимуществует важностью», святитель указывал, что главным требованием к переводу должна быть его ясность; он еще раз подчеркнул, что даже приходское духовенство недостаточно понимает славянский перевод Свящ. Писания; опасения же, что с переводом на русский Свящ. Писания будет вытесняться славянский язык устраняются его неприкосновенностью в богослужебном использовании; ни древние евреи, ни ни отцы Греческой Церкви, ни наши предки не занимались переводом, в ввиду соответствия языка используемого Свящ. Писания обиходному; яко бы нецерковность предпринятого в первой половине ХІХ века перевода опровергается их изданием «по благословению Св. Синода» и за подписями первенствующих членов Св. Синода; нет никаких подтверждений усиления раскола в связи с бывшим переводом Библии; Греческая Церковь не может рассматриваться как авторитетная в вопросе русского перевода Библии; единство с остальными славянскими церквами не нарушится, поскольку богослужение остается неизменным на славянском; отдельные исправления языка славянской Библии не могут решить проблему понимания, поскольку «введение в славянский текст новых слов сделает язык Библии таким пестрым, что он не будет ни славянским, ни русским и будет не привлекать, а отталкивать читателей... неясность останется и после сего исправления»...[39] Ответы Московского святителя датируются июлем 1857 года."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Определением от 20 марта 1858 г. Св. Синод постановил с соизволения Государя Императора начать русский перевод Свящ. Писания. 5 мая Александр ІІ утвердил данное синодальное решение. Так была возобновлена работа, прерванная 30 лет назад. Ее итогом стало первое издание полного русского, Синодального, перевода Библии в 1876 году."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Доклад доцента, кондидата богословия, преподавателя СПбДА Тихомирова<\/b><\/i> Б.А. на <\/b>\"Научно-Богословская конференции, посвященной 140-летию Синодального перевода Библии на русский язык <\/b>Русской Православной Церковью\", организованной Благотворительным фондом возрождения духовных традиций и духовной культуры \"Молитвенный завтрак\" 24 марта 2016 г<\/b>.<\/i>"}},{"type":"delimiter","data":[]},{"type":"paragraph","data":{"text":"[1] К. С. Льюис<\/i>. Современные переводы Библии \/\/ Альфа и омега. № 1 (8). М., 1996. С. 185."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"[2] П.М.<\/i> Из прошлого \/\/ Русский Вестник. М., 1868. Т. 74. С. 474–475."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"[3] Чистович И.А.<\/i> Руководящие деятели духовного просвещения в России в первой половине текущего столетия: Комиссия Духовных Училищ. СПб., 1894. С. 167."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"[4] Чистович И.<\/i> История перевода Библии на русский язык. СПб., 1873, 1899 (репринтное переиздание Российского Библейского Общества — М., 1997). С. 25."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"[5] Речь идет о толковании Послания к Римлянам архиеп. Мефодия (Смирнова), где параллельно славянскому была представлена русская версия Послания. См.: Мефодий (Смирнов), архиеп<\/i>. К Римляном послание св. ап. Павла с истолкованием. СПБ., 1794."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"[6] Пыпин А. Н.<\/i> Религиозные движения при Александре I. СПб., 2000. С. 57–58."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"[7] См.: Корсунский И.<\/i> О подвигах Филарета, митрополита Московского, митрополита Московского, в деле перевода Библии на русский язык: Историко-критическое исследование \/\/ Сборник, изданный Обществом Любителей Духовного Просвещения, по случаю празднования столетнего юбилея со дня рождения (1782–1882) Филарета, митрополита Московского. Т. II. М., 1883. С. 231."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"[8] См.: Там же. С. 236; 445–446."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"[9] Пыпин А.Н.<\/i> Указ. соч. С. 185–186; Чистович И.<\/i> История перевода Библии на русский язык. С. 30–31; Корсунский И.<\/i> О подвигах Филарета, митрополита Московского. С. 243–245."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"[10] Чистович И.<\/i> История перевода Библии на русский язык. С. 31."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"[11] Там же. С. 26; см. так же С. 28."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"[12] См., например: Корсунский И.<\/i> О подвигах Филарета, митрополита Московского. С. 232."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"[13] «Синод, указывает И.А. Чистович, „отклонил от себя даже<\/i> одобрение русского перевода к печатанию и изданию, предложив все обязанности, связанные с новым изданием, возложить на Комиссию духовных училищ и Библейское общество и таким образом, по существу, снял с себя всякую ответственность<\/i>“». Рижский М.И<\/i>. История переводов Библии в России. Новосибирск, 1978. С. 131–132."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"[14] Из высшего духовенства, входившего тогда в Синод, нет подписи только митр. Варлаама, бывшего экзарха Грузии, кстати, вице-президента РБО, плохо понимавшего по-русски. Его членство как в Синоде, так и в РБО было лишь номинальным. Не расписывался также и периодически вызываемый на заседания Синода «присутствующий» член."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"[15] Ч Чистович И.<\/i> История перевода Библии на русский язык. С. 289."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"[16] Письма Сперанского из Сибири к его дочери Елизавете Михаиловне. М., 1869. Письмо 16 от 30 сент. 1819 г. С. 42–44."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"[17] Здесь необходимо остановиться на проблеме доступности славянской Библии. Затянувшегося издание Елизаветинской Библии 1751 г. не смогло решить проблему очевидной нехватки библейских экземпляров. Их сугубый дефицит ощущался даже в системе духовного образования. Так, церковный историк XIX в. П.В. Знаменский отмечает: «Вместо славянской Библии в семинариях употреблялась более доступная, хотя тоже довольно редкая, латинская Вульгата<\/i>; пользование ею было тем удобнее, что и лекции и оккупации [здесь как учебные занятия. — Б.Т<\/i>.] по богословию были на латинском же языке. Слав. Библия была большой редкостью, почти недоступной для частных лиц и духовенства<\/i>, слишком дорогой и для семинарской библиотеки даже после издания ее в 1751 г. Неудивительно, что изучения Свящ. Писания вовсе не было не только в семинариях, но даже и в академиях. Между духовенством о чтении Свящ. Писания и речи не было<\/i>. Издание 1751 года, как известно, в первый раз только познакомило с Библией русскую публику<\/i>, но число экземпляров, выпущенных в свет, было слишком не достаточно для удовлетворения потребностям не только народа, но и служителей Церкви, кроме того, каждый экземпляр стоил 5 р., большой тогда суммы денег. В Смоленской, например, епархии, как рассказывает автор ее описания, „не раньше как в 1752 г., выдано было на всю епархию — архиерейский дом, монастыри, церкви и семинарию — 10 библий по 5 р. Как было поделиться этими книгами, когда одних монастырей в епархии было 10?“ По всей вероятности, то же было и в других епархиях» (Знаменский П.В.<\/i> Духовные школы в России до реформы 1808 г. СПб., 2001. С. 456). Казалось бы, это неестественное положение должно исправляться по мере тиражирования и, действительно, в период 1751 г. по 1814 г. было осуществлено 22 издания Елизаветинской Библии. Тем не менее, неутешительное на этот счет свидетельство от 1818 г. заставляет признать его далеко неудовлетворительным и во втором десятилетии XIX в.: «в богословском классе [высший класс. — Б.Т<\/i>.] Казанской Академии ни у одного студента не было Библии, да и казенная имелась только одна» (Там же. С. 785). По существу, можно говорить, что библейский текст оставался на периферии религиозной жизни России вплоть до начала XIX столетия. От него даже по «техническим» были дистанцированны и клир, и общество."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"[18] Евсеев И.Е.,<\/i> проф. Столетняя годовщина русского перевода Библии. Пг., 1916. С. 42."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"[19] Корсунский И.<\/i> Филарет, митрополит Московский. С. 75."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"[20] Пыпин А.Н.<\/i> Указ. соч. С. 260; 279; Чистович И.<\/i> История перевода Библии на русский язык. С. 54."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"[21] Письма духовных и светских лиц к митрополиту Московскому Филарету (с 1812 по 1867 г.). СПб., 1900. С. 38–39."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"[22] Записки адмирала А.С. Шишкова \/\/ Чтения в Императорском Обществе Истории и Древностей Российских. М., 1868. Кн. 3. С. 58."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"[23] Там же. С. 23; 60."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"[24] Шишков А.С.<\/i> Рассуждение о красноречии Священного Писания, и о том, в чем состоит богатство, обилие, красота и сила Российского языка и какими средствами оный еще более распространить, обогатить и усовершенствовать можно. СПб., 1825. С. 83."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"[25] Там же. С. 18–19."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"[26] Записки адмирала А.С. Шишкова. С. 59."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"[27] Там же. С. 47; 56–57; 65."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"[28] Там же. С. 58."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"[29] Там же. С. 72."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"[30] Собрание мнений и отзывов Филарета, митрополита Московского и Коломенского, по учебным и церковно-государственным вопросам. Т. IV. М., 1886. С. 133–136; Чистович И.<\/i> История перевода Библии на русский язык. С. 263–266."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"[31] Чистович И.<\/i> История перевода Библии на русский язык. С. 269–283."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"[32] Там же. С. 284."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"[33] Там же. С. 285."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"[34] Там же. С. 299."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"[35] Там же. С. 300."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"[36] Там же. С. 300."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"[37] Там же. С. 303."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"[38] Там же. С. 308–309."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"[39] Собрание мнений и отзывов Филарета, митрополита Московского и Коломенского, по учебным и церковно-государственным вопросам. Т. IV. С. 246–259."}},{"type":"linking","data":{"type":"32","items":["2"]}}],"version":"2.16.1"}

Сергей Худиев. Ненависть ко греху и грех ненависти

Б.А. Тихомиров. Перевод Библии на русский язык в XIX веке: Pro et contra