{"time":1584375518000,"blocks":[{"type":"paragraph","data":{"text":"– Расскажите, пожалуйста, о Вашем знакомстве с Игорем Цезаревичем. Когда состоялась Ваша первая встреча с ним? Какое он произвел на Вас впечатление?<\/b>"}},{"type":"paragraph","data":{"text":"– Это был сентябрь 1990 года. Я приехал в Санкт-Петербург из Владивостока и был зачислен в 1-й класс тогда еще Ленинградской духовной семинарии. Жажда религиозных знаний была в те дни необычайная. Каждая новая богословская книга, приобретенная кем-то из студентов, вызывала у большинства остальных хорошую зависть и желание во что бы то ни стало иметь такую же. Покупали почти все издания, имеющие хоть какое-то отношение к вере, практически без разбора, ведь казалось, что очередная «оттепель» в нашей стране продлится совсем недолго, а значит необходимо запасаться духовными книгами, не считаясь с расходами. Многое из приобретенного в тот год, потом так и осело на книжных полках (бесполезное даже в качестве справочников), но тогда мы, студенты, надеялись, что все это бесценно..."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"И вдруг, в наше столь хаотичное, почти «маниакальное» скупание духовной литературы был внесен необходимый и здоровый порядок. Именно Игорь Цезаревич был тем первым и единственным человеком, который мудро и со властью заявил нашему курсу: «Только классика достойна изучения! Учтите, что есть примерно двадцать книг, которые действительно вам понадобятся, духовно сформируют вас и повлияют на всю дальнейшую религиозную жизнь; но чтобы найти их самостоятельно, вам придется перечитать сотни, а может и тысячи томов... Многим я постараюсь облегчить эту задачу и продиктую список книг, которые вдохновили и продолжают вдохновлять лично меня»."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Какое он производил впечатление? Конечно, он был человеком, который одинаково сильно влиял и на сознание, и на сердце! Я сидел на первой парте и запоминал не только все, что он говорил, но даже, как он это делал, буквально все его интонации. Потом я многое использовал в собственной педагогической деятельности, но это было лишь копированием, более или менее удачным подражанием Мастеру, а у него это шло изнутри нескончаемой богословской импровизацией."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Я ни разу не видел у него на столе конспектов или хотя бы тезисов читаемой лекции; обычно это помогает большинству преподавателей не терять логической связи между различными частями объемного повествования. Не так было у Мироновича. Только Библия неизменно раскрывалась и звучала в аудитории, но зато как!!! Священные сюжеты были осмыслены и рассказаны Игорем Цезаревичем так глубоко и вдохновенно, словно речь шла не просто о значимой для семинаристов информации, а о мистическом постижении и прославлении в слове Самого Бога! Иногда в его устах библейские цитаты звучали, как литургическая и даже частная молитва! Он говорил буквально обо всем, но только Библию учил понимать и цитировать, как главную и единственную на земле очевидность."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Я думаю, многие подтвердят, что он мог начать свой урок с чего угодно и закончить Бог знает чем, но при этом неизменным средоточием его рассуждений была Библейская история и ее здравая христианская интерпретация! Я намеренно сказал «христианская», не добавив к этому привычных терминологических уточнений, как-то: «церковная», «православная» или «святоотеческая», потому что ортодоксальнейший Игорь Цезаревич, к счастью, не был фарисеем от православной доктрины! Он любил интересные вопросы, терпеливо выслушивал любые претензии. И когда мы – по сути «желторотые» и упрямые первоклассники – достаточно горячо и невоспитанно пытались оспорить некоторые его, как казалось, не строго православные утверждения («из Назарета может ли что доброе быть?»), в ответ он только пожимал плечами и посылал кого-нибудь из студентов в академическую библиотеку за нужной книгой. Вскоре студент возвращался, и тогда лектор уже не своими словами, а цитатами из какого-нибудь авторитетного источника доказывал нам то же самое, словно перефразируя Евангельские слова Спасителя, обращенные к человеческому сомнению и религиозной узости: «Ты не веришь Мне?! Ну, тогда «приди и виждь»..."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"– Все, кому посчастливилось быть учеником Игоря Цезаревича, отмечают его уникальный преподавательский талант. Какие качества студенты ценили в нем больше всего?<\/b>"}},{"type":"paragraph","data":{"text":"– Он прекрасно знал, но главное действительно любил свой предмет; он действительно стремился поделиться с каждым студентом этой своей самой сильной и священной любовью! И для тех, кого она заражала, у него больше не было никаких ограничений ни по времени, ни по объему информации. Советы, консультации, рецензии, солидные библиографии по самым разным богословским дисциплинам, наконец, просто домашние чаепития, часто сопровождаемые доверительными признаниями студентов, которые Игорь Цезаревич всегда внимательно выслушивал, живо на них отзывался и бережно хранил. Я думаю, все, кто научился от него любви к Книге книг, понимают, о чем идет речь и никогда этого не забудут!"}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Что касается лично меня, то мне представляется, что он был «гением» в умении связывать не очевидное. Вы могли говорить с ним о богодухновенности Священного Писания и черпать доказательства в образцах светской поэзии; рассуждать о воскрешении Лазаря, но при этом в контексте с идеями Н. Федорова и К. Циолковского; говорить о странном обращении Христа к хананеянке (Мф 15:21-28) и особенностях природного поведения некоторых видов животных; обсуждать перевод Библии блаж. Иеронимом в связи с кризисом у мужчин среднего возраста и т.д. Он смотрел на историческую деятельность, например, К. Победоносцева и видел Ездру, говорил об ослике в неделю Ваий и вспоминал Буцефала! Другими словами, его интересовало почти все на свете, но в сопряжении только с Одним."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"– Если бы человек, никогда не знавший лично Игоря Цезаревича, попросил бы Вас рассказать такую историю о нем, по которой можно было составить представление об этой личности, какая бы это была история?<\/b>"}},{"type":"paragraph","data":{"text":"– Мы искренно и содержательно общались примерно десять лет, поэтому описать самую суть его личности какой-то одной историей вряд ли получится. Одной «совершенной» истории у меня нет, но зато есть множество небольших, эпизодических историй, каждая из которых детально характеризует различные стороны его удивительной натуры."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Про то, как он богословствовал с точки зрения содержания предмета я уже говорил, теперь же хочу напомнить о форме его преподавания. Иногда он закрывал глаза и при этом говорил, словно прочитывая или описывая вслух возникающее в его сознании откровение. Тексты и примеры могли быть вам уже знакомы, но у слушающих возникало ощущение, что лектору это открылось, что называется, только что! Иногда он смотрел, как бы сквозь вас и говорил предложения так, словно для него божественное наполнение этих речений было бесконечно важнее того, готовы ли вы сейчас воспринимать их или нет."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Бывало, что он так увлекался во время урока, что переставал следить за собственными движениями. Наверное, все помнят, что он проделывал со своими очками или шариковой ручкой в моменты наивысшего лекторского вдохновения! И эта почти детская публичная непосредственность, конечно же, вызывала веселую реакцию у большинства студентов, но только после лекции. Во время самой лекции реагировать на подобные особенности преподавателя можно было только в случае полного равнодушия к звучащему материалу, но равнодушных на уроках у Игоря Цезаревича не было."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Наконец, я хочу вспомнить его молящимся в академическом храме на ранней литургии. Последние годы он был очень тучным и при этом умудрялся оставаться почти незаметным именно на богослужении. Кажется, он не столько прятался от всех физически, сколько духовно; скрывал от случайных глаз свои живые религиозные чувства. При этом, когда скрыться было невозможно, так как он исполнял какое-нибудь богослужебное послушание, – это было настоящее дерзновение! Помните окончание утрени Великой Пятницы «Сын человечь, прорцы на кости сии…»? И Миронович «прорекал», да так, что всем казалось, что он и есть Иезекииль, и что мертвые, если бы они были сейчас в этом храме, непременно стали бы оживать!"}},{"type":"paragraph","data":{"text":"– Расскажите, пожалуйста, о таком поступке или словах Игоря Цезаревича, которые потрясли Вас более всего.<\/b>"}},{"type":"paragraph","data":{"text":"– Меня восхищал его домашний письменный стол. На нем всегда была только одна раскрытая книга, — ни две, ни десять (как у многих из нас), лежащие тут и там, как символы большой и разноплановой научной работы, а только одна, и именно на столе! Его жилище было достаточно аскетичным, буквально ничего лишнего. И в этом целостном и сознательном бытовом минимализме эта единственная раскрытая на столе книга, тем не менее, поражала. Зная его блестящую эрудицию и обширный круг интересов, мы вдруг начинали понимать, что это не случайность, а сознательный выбор, — интеллектуальная дисциплина, как часть от общей интерьерной и бытовой сдержанности. Зато мы могли не сомневаться, что вскоре эта единственная книга будет детально проработана и профессионально оценена. Ах, всем бы так, но увы..."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Нечто подобное можно предположить и о его отношении к научным степеням и карьерному статусу. Игорь Цезаревич мог бы хотеть и рассчитывать на многое в системе нашего духовного образования, и никто не осудил бы его за подобные амбиции, но сознательно ограничивал себя одним первым классом и одним предметом. Для меня это все та же, единственная раскрытая книга на его столе!"}},{"type":"paragraph","data":{"text":"А еще (на этом я уже не настаиваю, понимая, что могу оказаться чересчур субъективным) мне казалось, что он достаточно одинок среди остальных преподавателей. Со всеми он был приветлив, со всеми дружелюбно общался, но вряд ли дружил. Во всяком случая я этого не видел. Но почему? Мне кажется (опять-таки, я только предполагаю), его друзья были книги. И не потому, что они лучше живых людей, нет. Просто очень часто носители любой профессии, включая духовных лиц, предпочитают по окончании работы переключаться на что-то другое. Профессор может быть очень активным на лекции и после нее, отвечая на вопросы студентов, священник может быть очень добросовестным в собственно церковном пространстве: на литургии, исповеди, в проповеди, беседах и т.д., но после того, как «все закончилось», большинство из нас (и это так понятно!) предпочитают сменить тему. Игорь Цезаревич не умел, да и не хотел переключаться. Я не помню ни одного духовно бессодержательного нерелигиозного общения с ним. Мне кажется, когда его пытались хоть как-то этому научить, ему становилось просто неинтересно. Отсюда его любовь к настоящим книгам, чье содержание неизменно, к настоящим вечным вопросам бытия и к студентам, которые этими вопросами живо интересовались."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"– Что более всего Вас удивляло и что восхищало в нем?<\/b>"}},{"type":"paragraph","data":{"text":"– Конечно, больше всего то, о чем он говорил и как он это делал. А еще я бы назвал это свободой от условностей. Он был очень крупным мужчиной уже тогда, когда мы познакомились, и это несоответствие его тучной внешности и его разговоров на утонченные духовные темы первоначально вызывало у меня чувство противоречия и даже отторжения. Он это знал, но никогда, как сейчас говорят, не комплексовал (публично не оправдывался, но и не самоуничижался); он, как я уже заметил, не был фарисеем. И рано или поздно, но именно эта позиция давала свой неизбежный положительный результат: через какое-то время его внешность либо вообще переставала вас интересовать, либо вызывала нежную почтительность и заботу; ведь в том, кого действительно любишь, дорого все, в том числе и физические особенности."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"– Все, кто имел радость общения с Игорем Цезаревичем, отмечают его удивительную доброту, мудрость, открытость и тонкое чувство юмора. А каким он останется в Вашей памяти?<\/b>"}},{"type":"paragraph","data":{"text":"– Да, смешить он умел! Я помню, как мы с семинарским приятелем, всякий раз возвращаясь после визита к Игорю Цезаревичу, выясняли у кого из нас его шуток больше и чьи превосходнее. Я расскажу только одну. По-моему, в тот вечер беседа коснулась естественных трудностей, связанных с долгим постом. Мы признавались своему учителю в том, что периодически отступаем от суровой уставной нормы. Вдруг Игорь Цезаревич сделал нарочито страдальческое лицо и произнес: «Представляете, вчера уже помолился, уже лег спать, а уснуть не могу. Ворочался, ворочался, потом все же встал и пошел к холодильнику. И что вы думаете? Съел целую банку лосося и только после этого мирно заснул». Через секунду, видя произведенный эффект, он добавил: «Ну, вот, небось разочаровались, осуждаете меня, обжору? Напрасно. Я где-то в Талмуде вычитал, что проклят всякий, кто не попробует всех благ, сотворенных Господом!»"}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Владимир Соловьев как-то заметил, что юмор это важнейшая черта, отличающая настоящего человека от животного. Судите сами, насколько большим и настоящим человеком был Игорь Цезаревич. Вечная ему память!"}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Интервью с преподавателем СПбПДА протоиереем Евгением Горячевым, посвященное памяти И.Ц. Мироновича.<\/i>"}},{"type":"linking","data":{"type":"32","items":["3"]}}],"version":"2.16.1"}

Протоиерей Евгений Горячев. Памяти учителя

Петербургское подворье Свято-Троицкой Сергиевой Лавры