{"time":1757418879123,"blocks":[{"type":"paragraph","data":{"text":"Аннотация: В статье, с опорой на прежние публикации автора, обсуждается общественное сознание древнерусских людей, проблема соотношения в нашей древности христианства и язычества, степень единства «народной культуры» и важнейшие идеи, распространённые в Древней Руси (идея «одиначества», кенотипическая идея). Главный вывод, ради которого автор подключился к возникшему в Палеоросии данному обсуждению: сплава язычества и христианства на Руси не было. Русская древность — время сосуществования разорванных культурных пластов. И о «древнерусской «идеологии» можно говорить только с трепетной осторожностью"}},{"type":"delimiter","data":{}},{"type":"paragraph","data":{"text":"О понятиях надлежит не спорить, а договариваться. Но и это не всегда легко. В 1980‑е годы существовало 257 различных философских определений культуры. Со времён Антуана де Траси мы так и не смогли достичь консенсуса и в вопросе о том, что будем понимать под термином «идеология». "}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Введение в научный оборот нового термина и/или назначение многозначному слову строго определённого смысла должны быть обусловлены задачами выражения и закрепления нового добытого знания. В противном случае это введение и это назначение не только не полезны, но даже и вредны для науки. Совершенно естественно и нормально, что некоторые слова сохраняют свою многозначность, выражая близкие, но разные значения под различными углами зрения. Не понимаю настойчивости, с которой иные мои коллеги «борются» друг с другом, отстаивая своё понимание того или иного многозначного понятия и при этом, по сути дела, не добиваясь никакой научной новизны. Споры о том, в каких категориях современной науки запечатлеть ту или иную историческую действительность, бесплодны[1] . "}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Историографическая культура плюралистична по сути своей. «Идеология» вполне может быть определена и как совокупность самых различных идей, распространённых в данном обществе в данное время. Идеи возникают не «в безвоздушном пространстве», но, по крайней мере, о некоторых из них можно сказать только то, что они возникли в определённое время и в определённом месте. Об идеологии конкретного общества, в частности Древней Руси (IX — первой трети XIII в.), можно говорить с того момента, когда оно из пёстрого конгломерата племён превратилось в действительное единство, стало самостоятельным феноменом истории. Но как и это социальное единство было весьма и весьма относительным, так и идейного единства не было. "}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Как понимать проблему единства духовной культуры русского средневековья (или определять степень такового)? Религиозная ситуация в средневековой Руси была исключительно сложной. В понятие «двоеверие» разные исследователи зачастую вкладывают неодинаковый смысл. О данном понятии надлежит тщательно условливаться. В наиболее общем плане есть принципиальное различие между «двоеверием», понятым как сплав языческих и христианских элементов культуры, и «двоеверием», понятым как всего лишь смешение данных составляющих. Моя принципиальная позиция[2] состоит в том, что нельзя недооценивать фундаментальных различий между христианством и язычеством. О том, что названные религиозные системы в принципиальном плане не отличались друг от друга, решительно и категорично писал признанный «Боян национального язычества» академик Борис Александрович Рыбаков. На мой взгляд, в осмысление исторического феномена «двоеверия» и в определение логической роли его истолкования в реконструкции общей истории русской средневековой культуры значительный вклад вносят работы Георгия Карловича Вагнера. "}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Опирающиеся на фундаментальные труды А. Ф. Лосева положения Г. К. Вагнера позволяют многое по-иному увидеть в долгом и противоречивом процессе христианизации Руси. Г. К. Вагнер замечательно акцентировал ключевую проблему истории христианства в России и иных странах. Я имею в виду проблему исторического соотношения христианства и язычества, от того или иного решения которой напрямую зависит интерпретация религиозно- культурной эволюции постантичного европейского общества. Разнятся ли христианство и язычество только по форме, по сути оставаясь близкими религиозными системами, либо между ними пропасть? Здесь важнейшая методологическая и историографическая развилка."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"В исследованиях Б. А. Рыбакова в наиболее полной мере реализован первый подход, что предопределило взгляды этого учёного на причины принятия Русью христианства, на характер культуры русского средневековья в целом, на то главное, что принесено в мир христианством. Подход, о котором идёт речь, вполне определился в дореволюционной историографии, как определился в ней и противоположный взгляд. Различие мнений Вагнера и Рыбакова — это и отголосок давних споров в русской исторической литературе, и столкновение двух принципиально различных историософских и мировоззренческих позиций, продемонстрировавших свою несхожесть и неодинаковый эвристический потенциал в многовековом ходе не только исторического, но и общегуманитарного постижения культуры. "}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Сплава язычества с христианством в средневековой Руси не было. Прослеживаемый мною в Великом Новгороде (с древнейших времён до XVII в.) институт традиционной вражды и соперничества ни с чем в христианстве «слиться» или «сомкнуться» не мог[3] , архаические воззрения на огонь и пожары — тоже[4] . То, что не могло быть десемантизировано, выдавливалось, изгонялось, искоренялось, — долго, порою, целые столетия. Века же этой борьбы логичнее определять как время сосуществования разорванных культурных пластов, время раздвоения общественного сознания и, вместе с тем, как время накоплявшихся успехов христианизации в религиозно- моральном и политическом аспектах. Русское средневековье — и пора противоборства с язычеством, и история постепенного нравственного торжества христианства. "}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Теперь обратимся к важнейшей христианской идее Древней Руси. Наиболее ярким вкладом русских людей в духовную сокровищницу христианства стала интерпретация религиозного кенозиса, олицетворённая подвигом свв. князей страстотерпцев Бориса и Глеба. Как справедливо заключил Г. П. Федотов, при всём очевидном евангельском происхождении идеи вольной жертвы за Христа для неё невозможно найти агиографический образец. «Подвиг непротивления есть национальный русский подвиг, подлинное религиозное открытие новокрещенного русского народа. <…> [Русские люди] сумели с гениальной простотой младенцев плениться образом Христа и абсолютной красотой евангельского пути. <…> Чрез жития святых страстотерпцев, как чрез Евангелие, образ кроткого и страдающего Спасителя вошёл в сердце русского народа — навеки, как самая заветная его святыня… <…> Русская Церковь не делала различия между смертью за веру во Христа и смертью в последовании Христу, с особым почитанием относясь ко второму подвигу»[5] . «Младенчески»-непосредственное восприятие христианства из его евангельского первоисточника шло рука об руку с общей «ученической» ориентацией неофитов на времена «старохристианской классики» с их более демократическим по своему характеру монашеством и особой близостью подвижников V–VI вв. к евангельскому идеалу. Всё это стало не единственной, но важной составляющей специфики прочтения на Руси XI–XII вв. кенотипической идеи. "}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Важной частью идеологии древнерусского общества стала идея «одиначества»[6] . Эта идея предполагала политико- правовой и религиозно- моральный аспекты и могла проявляться и в христианской, и в языческой интерпретациях. В политическом плане эта идея оборачивалась представлением о неделимости власти, о нераздельности действия её форм. Отсюда знаменитое «единодушие» древнерусского веча как такового и «единодушие» его с князьями как норма и правило, нарушение которых приводило к сбоям в государственном укладе древнерусских городов- земель. Древнерусское «одиначество» рисуется многоплановым явлением. При всех своих общеевропейских архаических истоках именно в контексте древнерусской культуры оно заявило о себе с наибольшей наглядностью. "}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Начало это, возникая в глубокой старине, письменную фиксацию, как я доказываю, впервые получает в Ярославовых грамотах Новгороду[7] . Но сам по себе этот принцип, — конечно, не будучи новгородским изобретением, — составлял важнейшую сущностную черту древнерусского политического уклада. В политическом «одиначестве» на Руси со временем воплотилось нечто бóльшее, чем потребность в устроении власти. «Одиначество» заявило о себе и как религиозно- нравственный принцип народной жизни, готовый и способный к христианизации. В определенном и важном смысле традиционные институты дохристианской Руси становились теми «новыми мехами» для «вина нового, учения благодатного», о которых, используя замечательный евангельский образ, писал митр. Иларион. "}},{"type":"paragraph","data":{"text":"История неделима. На вечевой площади «домонгольского» периода «гражаны» сходились «в одну речь», или «в любовь», также, как позже «в одну речь» будут сходиться думцы московского Государя, после разнотолков «приговаривая» по тому или иному его «указу». И сама власть Государя Московского, унаследует от княжесковечевого «одиначества» русской старины и единодушия древнего веча могучую непререкаемость и полноту власти…[8]"}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Общественные идеи, распространённые на Руси IX — первой трети XIII в., не образовывали концептуального или системного единства, древнерусская идеология, если использовать это понятие, была именно их совокупностью. Но христианские идеи постепенно, последовательно и уверенно занимали её центр."}},{"type":"delimiter","data":{}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Ссылки и примечания:"}},{"type":"list","data":{"style":"ordered","items":["Напомню ставший классическим пример бесплодной дискуссии — обсуждение в поздней советской историографии природы «чёрной волости» в средневековой Руси XIV–XVI вв. ","Петров А. В. Святой Равноапостольный князь Владимир и Крещение Руси (к чествованию памяти в связи с 1000‑летием преставления) // Христианское чтение. 2015. № 6. С. 13–17. ","Петров А. В. От язычества к Святой Руси. Новгородские усобицы (к изучению древнерусского вечевого уклада) СПб., 2003. С. 31–62 и сл. ","Петров А. В. С ветром и вихром. «Пожарная скорбь» в волховской столице // Родина. 2009. № 9. С. 34–36. ","Федотов Г. П. Святые Древней Руси. Париж, 1985. С. 32–48. ","Петров А. В. Несколько замечаний о древнерусском «одиначестве» // Русские древности: К 75‑летию профессора И. Я. Фроянова. СПб., 2011. С. 71–83; Его же. Православие, «одиначество», самодержавие (к вопросу об исторических основаниях русской политической культуры) // Христианское чтение. 2017. № 6. С. 178–185. ","Петров А. В. От язычества к Святой Руси … С. 63–108. ","Петров А. В. Православие, «одиначество», самодержавие… С. 178–185"]}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Источник: Петров А. В. Об идеологии Древней Руси // Палеоросия. Древняя Русь: во времени, в личностях, в идеях. 2025. № 1 (29). С. 228–233."}}],"version":"2.17.0"}

От оперного певца к диаконскому служению — диакон Вадим Щанкин

А. В. Петров. Об идеологии Древней Руси