{"time":1584373864000,"blocks":[{"type":"paragraph","data":{"text":"Монашество изначально выполняло просветительские функции, но не в том утилитарном смысле, в котором просвещение понимается чаще всего сейчас. Монашество, аккумулируя в себе интеллектуальные достижения эпохи, основываясь на своем собственном богатом аскетическом опыте, предлагает христианам, как собственно монашествующим, так и мирянам, мировоззренческую парадигму, указывающую каждому человеку путь ко спасению души и демонстрирующее, таким образом, истинное, способствующее достижению этой цели, просвещение."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Уже в Византийской империи монастыри выполняли функции своеобразных университетских центров, являлись местами для переписывания и распространения рукописей. На Руси эти миссионерско-просветительские функции были явлены с особой силой. В домонгольский период Киево-Печерский монастырь был не только крупнейшим, но и образцовым духовно-просветительским центром России. Известный историк М.П. Погодин в середине XIX в. писал: «Из Печерского монастыря разносилось образование по областям русским с епископами, назначаемыми из иноков, и всякая новая епархия делалась новым учебным округом, новый монастырь – гимназией, новая церковь – народным училищем»[1]. Действительно, литературно-богословская деятельность в истории Древней Руси связана практически исключительно с монашествующими: от митрополита Илариона (XI в.) и митрополита Климента Смолятича (XII в.) до преподобного Иосифа Волоцкого и преподобного Максима Грека (XV-XVI вв.)."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Усобицы и нашествие монголо-татарской орды нанесли удар по культурной жизни страны и сместили центры распространения «книжного ученья» на Руси. Обители становятся единственными приютами и центрами духовного просвещения в XIII – XIV вв. Вместе с тем, активное развитие монашеского хозяйства, которое наблюдается в XIV – XVI вв., к сожалению, не привело к возникновению крупных школ на базе таких монастырей, как Соловецкий, Кирилло-Белозерский, Ферапонтов, Юрьевский и т.д. Хотя в каждом из них существовали крупные библиотеки[2]. О необходимости устроения школ в конце XV в. говорил архиепископ Новгородский Геннадий (Гонзов), в середине XVI столетия – участники Стоглавого собора. Однако дальше слов дело так и не пошло."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Впервые, как известно, православные школы в собственном смысле слова появляются на территории Речи Посполитой. История возникновения и развития церковных учебных заведений Юго-Западной и Литовской Руси в XV – XVII вв. неразрывно связана с деятельностью братских школ[3]. Зарождение систематического духовного образования в определенном смысле являлось вынужденным и было обусловлено необходимостью вести полемику с католическими, а чуть позже и протестантскими проповедниками. Вершиной западнорусской образованности в XVII в. становится Киево-Могилянская коллегия. Вполне естественно, что главную роль в образовательном процессе играли именно монашествующие, которые, действительно стали локомотивом духовного образования и православной богословской науки в означенный период."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"В XVII в. эстафету в организационном процессе в сфере духовного образования перенимает и Московская Русь, где одна за другой предпринимаются попытки учредить школы. И не удивительно, что эти инициативы, исходящие, как правило, от высшей церковной и государственной властей, пытались реализовать с помощью, в первую очередь, именно монашествующих. Школы устраивались либо в монастырях (Чудов монастырь, Андреевский), либо при типографии и царском дворе (Типографская школа). Первыми учителями были также как правило, монахи (Епифаний Славинецкий, Симеон Полоцкий, братья Лихуды и т.д.)."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Многие из нововоявленных учителей являлись выпускниками Киево-Могилянской коллегии. Именно это учреждение, а до нее еще братские школы Киевской митрополии и стали тем фундаментом, на котором возникает, формируется и развивается новый тип ученых монахов, не совсем традиционный для восточного православия. По словам современной исследовательницы Н.Ю. Суховой, отличительной особенностью новых учёных монахов стала их оторванность от обителей: «Оторванные от своих обителей, они были вынуждены вырабатывать особые традиции – мигрирующего, а не монастырского, ученого монашества»[4]."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Безусловно, просветительской деятельностью занимались не только монашествующие, но и светские богословы. Однако именно с того времени и вплоть до конца синодального периода в некоторых кругах распространяется мнение, что только монашествующие богословы («учёные монахи») могут быть настоящими выразителями православной веры и защитниками Православной Церкви. Такая позиция логически обосновывалась следующим образом. Православное богословие по существу познается не только и не столько рассудочным, сколько опытным путем, путем аскетического и молитвенного подвига. Синтез же этих двух путей наиболее удобно можно осуществить как раз именно в монашестве."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"С момента своего появления в XVII в. и практически вплоть до начала XIX в. духовное образование находилось практически исключительно в руках монашествующих. На начальном этапе такое положение дел не вызывало никаких особых возражений. Ситуация начинает меняться серьезным образом в XIX в. Н.Ю. Сухова считает, что реформа духовной школы начала XIX в. (1808-1814 гг.) стала определенным рубежом в истории учёного монашества."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"В стране была учреждена четырехступенчатая модель духовного образования, включающая в себя академии, семинарии, духовные училища и церковно-приходские школы. (Кстати сказать, данная образовательная система в несколько измененном виде просуществовала вплоть до 2010 г.) Для нормального функционирования такой разветвленной системы духовного образования нужен был довольно приличный профессорско-преподавательский штат. Только монашествующих, естественно, теперь уже не хватало. Среди членов профессорско-преподавательских корпораций теперь все больше появляется представителей белого духовенства и лиц без сана."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Со временем учёное монашество в количественном отношении начинает серьёзно уступать своим светским коллегам. По подсчетам одного из современных исследователей П.Н. Зырянова в 1913-1914 гг. среди преподавателей духовных академий числилось 19 монашествующих (включая четырех епископов-ректоров), в духовных семинариях – 39, в духовных училищах – 22. Всего, таким образом, на духовно-учебном поприще трудилось 80 ученых монахов[5]. В духовных академиях во второй половине XIX – начале XX вв. профессорско-преподавательские корпорации на 80-90 % состояли из мирян, что вызывало тревогу у представителей высшей церковной власти."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"«Уделом» монашествующих в системе духовного образования оставались практически без исключений административные должности, как правило, ректора и инспектора. Именно в первой половине XIX в. окончательно формируется новый тип «ученого монаха», чаще всего лишенного постоянной обители, а в некоторых случаях вовсе обреченного проводить всю свою жизнь вне монастырского режима."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"К концу XVIII – началу XIX вв. после всех так называемых реформ и преобразований Петра I, Анны Иоанновны и особенно Екатерины II монастыри практически окончательно потеряли свою монополию на духовно-просветительскую деятельность. Именно поэтому, можно говорить, что в XVIII в. монашество условно разделяется на два направления: монастырское и учёное, т.е. школьное."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Безусловно, научно-подвижнический подвиг прп. Паисия Величковского, молитвенное стояние прп. Серафима Саровского и старческое служение Оптиной пустыни несколько исправили ситуацию. Особого внимания заслуживает труд Оптинских старцев по переводу и изданию аскетических творений святых отцов и учителей Церкви. Однако это отрадное явление не смогло существенным образом переломить ситуацию. И обозначившееся в XVIII в. в монашеской среде разделение на монастырское и учёное в XIX в., можно утверждать, только усугубилось. Именно в таких условиях, как отмечает архимандрит Киприан (Керн), «появляется типичное деление: «Вы – ученые, ну а мы уж - толченые», и, конечно, толченность понимается как необходимый плюс к спасению, а учёность как прямое препятствие»[6]."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Таким образом, ученое монашество к XIX в. в каком-то смысле выделяется и образует особую группу, отдельную и гораздо более меньшую по сравнению с монашеством монастырским. И отношения между двумя этими частями, если судить по сохранившимися источникам, вряд ли можно назвать идеалистическими и бесконфликтными."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Однако разделение было не только между монастырским и учёным монашеством. В сфере духовного образования у учёных иноков со временем также возникает серьезная оппозиция и противники, которые все нестроения и беды духовных школ приписывали исключительно монахам, которые, как уже выше отмечалось, занимали все начальствующие должности[7]. Субъективная и крайне отрицательная критика роли ученого монашества со стороны белого священника Иоанн Белюстина[8] и профессора Санкт-Петербургской духовной академии Ростиславова[9] в середине XIX в. стала уже хрестоматийной. Во второй половине XIX столетия количество критиков только увеличивалось."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"К началу XX в. в церковной среде, а чуть позже в либеральной светской печати, сформировалось устойчивое представление об ученых монахах, как о карьеристах, мечтающих в кратчайшие сроки занять вакантную архиерейскую кафедру. Учебно-педагогическая деятельность для подобной категории ученых монахов являлась, по мнению критиков, всего лишь временным явлением, трамплином для последующего духовно-карьерного роста. Последний протопресвитер армии и флота Георгий Шавельский, находясь уже в эмиграции, об ученом монашестве в своих «Воспоминаниях» писал следующее: «Чтобы стать епископом, надо было захотеть епископского сана и затем проторенной дорогой пойти к нему. Надо было студенту духовной академии или кандидату богословия принять монашество, сделаться «ученым» монахом, и этим актом архиерейство ему обеспечивалось. Только исключительные неудачники или абсолютно ни на что непригодные экземпляры – и то не всегда! – могли в своем расчете потерпеть фиаско. Поэтому исключения бывали редки; в общем, «ученый» монах и будущий архиерей в прежнее время у нас были синонимы»[10]. Под «прежним временем» здесь имеются в виду последние три-четыре десятилетия имперской России. Именно в этот период, на рубеже веков, по словам все того же Шавельского, «ученых» монахов постригали «направо и налево, без толку и разбору». Особенно в этом деле, согласно отцу Георгию, преуспел митрополит Антоний (Храповицкий). Весьма симптоматичным является отношение к ученому монашеству самого могущественного обер-прокурор Св. Синода, которое приводит все тот же Шавельский: «Победоносцев, тонко разбиравшийся в людях и явлениях, с ужасом смотрел на размножение “ученого” монашества и не раз повторял: “Ох, уж эти монахи! Погубят они Церковь!”»[11]."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Второе обвинение, вытекавшее из первого, сводилось к тому, что богословская наука то собственно ученым монахом и не нужна. Известно, например, непримиримое отношение к ученому монашеству профессора Н.Н. Глубоковского, который в полемическом задоре позволял себе высказывания следующего рода: «для всех иноков наука есть величина, только едва терпимая… парада ради»[12]. Обвинения в карьеризме сменялись такими же оскорблениями в обскурантизме, отсталости и т.п."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Учёное иночество, в свою очередь, в долгу не оставалось и довольно часто и резко обвиняло профессоров академий («сюртучников», «фрачников», позже «пиджачников») в либерализме, вольнодумстве, а некоторых отдельных личностей – в социализме и даже атеизме. Подобного рода обвинения и утверждения иногда используются в качестве аксиоматических даже и в настоящее время. Однако, как кажется, противопоставление либеральной профессуры и «реакционного» ученого монашества больше похоже на штамп, чем на отражение исторической действительности. Реальность, как это часто бывает, гораздо сложнее."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Ученое монашество только в XIX – начале XX вв. дало Православной Церкви целую плеяду выдающихся тружеников на ниве богословской науки. Среди которых можно назвать следующие имена: святители Иннокентий (Борисов), Иннокентий (Попов-Вениаминов), Николай (Касаткин) и Феофан (Говоров), митрополиты Евгений (Болховитинов) и Макарий (Булгаков), архиепископы и епископы Нил (Исакович), Филарет (Гумилевский), Порфирий (Успенский) и Анастасий (Александров), архимандриты Иакинф (Бичурин) и Леонид (Кавелин)[13] и др."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"С другой стороны, увеличить данный список в два, а тем более в три раза с ходу будет сложно даже для специалистов. А ведь ученых монахов было гораздо больше и можно было бы ожидать от этого условно называемого сословия гораздо больших результатов. Дело в том, что за период действия трех академических уставов – 1869 г., 1884 г. и 1910-1911 гг., т.е. практически за 50 лет, начиная с 1869 по 1919 гг. в духовных академиях было присуждено 146 докторских степени. Из них 12 степеней были удостоены архиереи, монашество – 4; белое духовенство – 17, миряне – 112, представители Поместных церквей – 1 степени[14]. В процентном соотношении архиереи и монашествующие вместе составляют 11 %, белое духовенство и миряне – 89%. За тот же период времени степени магистра богословия были удостоены 453 соискателя. Из них: 3 архиерея, монашествующих – 31 человек, белого духовенства – 87, из мирян – 328, представителей Поместных церквей – 4 человека[15]. В процентном соотношении соискатели архиерейского звания и монашествующие составляют 8%, представители белого духовенства и миряне – 92 %. Как видно из приведенной статистики, цифры говорят сами за себя."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Возникает еще один интересный вопрос: а что говорили сами учёные монахи о самих себе, о своем служении Матери Церкви? Приведем мнение представителя ученого монашества, активного в начале XX в. общественного и церковно-политического деятеля Евлогия (Георгиевского), в эмиграции митрополита, который рассуждает об одном из главных обвинений, выдвигавшимся в адрес ученого монашества, – карьеризме. Следующие его слова относятся к визиту в Московскую духовную академию в скором времени после своего пострига: «Наши профессора впервые увидали меня в монашеском одеянии; они любезно беседовали со мною, может быть, не без оттенка некоторой иронии по поводу моего неожиданного для них иночества. Вообще наше молодое академическое монашество не встречало сочувствия не только у наших профессоров, но и в других широких церковных кругах. Быстрое продвижение по службе молодых монахов, часто не по достоинству и не по заслугам, всегда давало пищу к подозрению, что мы шли в монашество не по идейному побуждению, а ради карьеры (будущее архиерейство!). Доля правды в этом подозрении, несомненно, была: не следовало нас так быстро тащить по ступеням служебной иерархии»[16]."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Еще один представитель ученого монашества в 1917 г. тогда еще архимандрит Иларион (Троицкий), впоследствии епископ, ныне канонизированный как священномученик, по интересующему нас вопросу высказывался следующим образом: «За последнее время церковная власть препятствовала образованию ученого монашества в тесном смысле этого слова, направляя академических монахов обыкновенно по пути церковно-практической деятельности и не давая монахам возможности надолго оставаться на академических профессорских кафедрах. Поэтому нельзя не признать того факта, что ученое монашество в настоящее время в общем не близко к богословской науке, а часто, к сожалению, относится к ней без должного уважения»[17]. Данное свидетельство удивительным образом практически полностью совпадает с приводившимся выше мнением Глубоковского."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Архимандрит Киприан (Керн) в своей весьма интересной и глубокой статье с показательным названием «Ангелы, иночество, человечество. К вопросу об ученом монашестве» писал следующее: «Чистой ученой работе почти никто из наших ученых монахов-академиков себя не мог посвятить. Ему не давали вырасти и развернуться в настоящего ученого в западном смысле этого слова. Церковная власть больше ценила, и Синоду больше был нужен кадр архиереев, чем орден ученых монахов. И понятно, что архиерейство не способствовало ученым трудам. Заботы по епархиальному управлению поглощали все время. Приходиться просто изумляться, как могли писать свои труды такие выдающиеся наши иерархи, как Порфирий Успенский, Филарет Гумилевский, Макарий Булгаков, Сильвестр Малеванский, Сергий Спасский, автор «Месяцеслова». Это были подвижники и страдальцы науки»[18]."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Таким образом, как кажется, само учёное монашество начала XX в. засвидетельствовало, что оно, именно как учёное, а не как монастырское монашество, не состоялось[19]. Косвенным подтверждением приведенных свидетельств являются также постановления первого и на данный момент пока что единственного Съезда ученого монашества, состоявшегося 7-14 июля 1917 г. в Троице-Сергиевой лавре[20]."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Сразу же после открытия на пленарном заседании одним из выступающих было особо отмечено: «Для ученого монашества ныне создалось такое положение, что оно, м.б. против желания некоторых, силою вещей вынуждает нас опять обратить свои взоры на монастыри, из которых оно вышло, с которыми (к сожалению) порвало или ослабило свое духовное сродство и в которых теперь снова должно искать себе пристанища. <…> Осмеливаемся предложить съезду такую мысль: не лучше ли принять за правило, чтобы все молодые монахи непременно жили в монастырях, или избранных, - в числе простой братии, без всяких условий и привилегий, воспитывались бы под руководством старцев, несли бы все поручаемые им послушания, а в свободное время занимались бы чтением, самообразованием и работой по избранному ими научному предмету, и это — до 35 лет. Это необходимо для духовной пользы самого ученого монаха и для достижения слияния с простым братством, т.е. для очищения наших монашеских идеалов от всяких карьеристических примесей»[21]."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Идеи, прозвучавшие на съезде в ходе многочисленных и жарких дискуссий и кулуарных обсуждений, легли в основу двух проектов. Участники съезда предлагали создать Иноческое всероссийское церковно-просветительское братство и Высшую церковную богословскую школу, т.е. особую монашескую академию. В качестве специальных монастырей для ученого монашеского братства были предложены Александро-Невская лавра, Покровский монастырь в Москве, Ново-Иерусалимский в Подмосковье, Григориево-Бизюков в Херсонской епархии и Князь-Владимирский в Иркутске[22]."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Проект создания Всероссийского монашеского церковно-просветительского братства был принят практически всеми учеными иноками положительно. Что же касается идеи о монашеской академии, то здесь мнения разделились на два течения. Одни поддержали идею открытия монашеской академии (на базе Московской духовной академии), другие предлагали ограничиться существующими академиями."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Прения были продолжены на заседаниях Поместного собора 1917-1918 гг. Проект «Всероссийского церковно-просветительского братства» был включен в общий доклад Отдела о монастырях и монашествующих в качестве особой главы «Иноческое всероссийское церковно-просветительское братство», а проект «Высшей церковно-богословской школы» 2 апреля 1918 г. был подан святейшему патриарху Тихону, а 10 (23) апреля передан на рассмотрение в Отделы о духовных академиях и о монастырях и монашествующих."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Дискуссии по вопросу об ученом монашестве оказались довольно напряженными. Некоторых членов Собора смущали ранние студенческие постриги, оторванность учащихся иноков от монастыря, права, которые получали ученые монахи. Ведь именно такая ситуация, когда молодые иноки, недавно окончившие академию и не имевшие духовно-учебного и жизненного опыта, ставились руководителями над своими бывшими учителями и должны были принимать решения в непростых духовно-учебных, административно-организационных и нравственно-воспитательных обстоятельствах, приводила к многочисленным корпорационным конфликтам. Некоторые члены Собора, имевшие личный опыт подвизания в монастыре, предлагали наложить на студентов, изъявивших желание принять постриг, обязанность двухлетнего проживания в строгой обители. Большинство членов собора признали, с одной стороны, полезность единения ученых иноков для более плодотворного служения Церкви, с другой стороны, необходимость их связи с определенным монастырем."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"В конечном итоге, после многочисленных обсуждений, предложений, критических замечаний, оба проекта – Иноческого всероссийского церковно-просветительского братства и Высшей церковно-богословской школы – были приняты. Но по понятным причинам не были реализованы и не получили практической проверки[23]."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Впоследствии архимандрит Киприан (Керн), находясь под большим впечатлением от организации ученого монашества римско-католической церкви, писал: «Православию нужны не только единичные ученые монахи, такие уникумы встречались и раньше в наших вертоградах, и глохли в них. Нам нужен монашеский ученый орден. Нужно отбирать в этой среде лучшие культурные силы, не противопоставлять творчеству – спасение, и не чураться соблазна книги. Такие православные доминиканцы и бенедиктинцы, конечно, не цветом и покроем рясы должны отличаться от прочих своих собратьев, но истинным духовным просвещением <…> Они должны отдаться науке и быть способными работать в сфере просвещения, быть свободными от хозяйственных послушаний, материального благоустройства и административного соблазна. Жизнь сама собой придала отдельным монастырям их индивидуальную физиономию. Обители отличались по своему укладу и внутреннему духовному климату. Известна пословица: «Кто суров – тому Саров, кто упрям, тому Валаам, кто жаждет духовного опыта, тому – Оптина». Вот только не было уголка тем духовно-культурным инокам, которые на себя приняли вместе с помазанием науки и ангельскую схиму. Они – бездомны»[24]."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Поэтому сейчас, когда заходит речь о возрождении института учёных монахов, именно как некого духовно-интеллектуального братства синодального периода, то при ближайшем рассмотрении выясняется, что возрождать то в общем и нечего. Институт необходимо создавать заново, учитывая достижения, наработки и, конечно, ошибки прошлого. Еще в начале XIX века епископ Филарет (Дроздов), будучи ректором столичной Санкт-Петербургской духовной академии, выступил с инициативой создания особого монашеского братства при академии. Согласно записке епископа Леонида (Кавелина), владыка Филарет предлагал митрополиту Санкт-Петербургскому Михаилу (Десницкому) учредить научное братство: «Хорошо бы при академической церкви иметь ученое братство человек на 10, которые занимались бы учеными трудами на пользу Церкви. Митрополит Михаил одобрил и предложил написать проект. Я обещал, но день за день, а к весне митрополит Михаил скончался»[25]. Историк Санкт-Петербургской духовной академии А.С. Родосский предполагал, что, осуществись тогда эта мысль, Церковь имела бы свои патрологические, литургические и другие ученые издания, по образцу западной церкви, богатой капитальными изданиями по богословию[26]. Но с тех пор, к сожалению, принципиальных изменений в этой сфере не произошло."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Доклад преподавателя Санкт-Петербургской православной духовной академии Д.А. Карпука на Круглом столе «Ученое монашество сегодня: актуальные вопросы и перспективы развития». XXIII Международные Рождественские образовательные чтения. Москва, Высоко-Петровский монастырь, 23 января 2015 года.<\/i>"}},{"type":"delimiter","data":[]},{"type":"paragraph","data":{"text":"[1] Цит. по: Миропольский С.И.<\/i> Очерк церковно-приходской школы от первого ее возникновения на Руси до настоящего времени. Вып. 1. СПб., 1894. С. 30."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"[2] См.: Старостин Е.В.<\/i> Архивы Русской Православной Церкви: (X-XX вв.): Учебное пособие. М.: РГГУ, 2011. С. 85-118; Хорхордина Т.И., Волкова Т.С.<\/i> Российские архивы: история и современность. М.: РГГУ, 2012. С. 17-29; 71-74."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"[3] См.: Лукашова С.С. <\/i>Миряне и церковь: религиозные братства Киевской митрополии в конце XVI века. М., 2006."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"[4] Сухова Н. Ю.<\/i> Ученое монашество в России: научно-богословская деятельность и проблема консолидации \/\/ Сухова Н.Ю.<\/i> Вертоград наук духовный: сборник статей по истории высшего духовного образования в России XIX – начала XX века. М.: ПСТГУ, 2007. С. 306."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"[5] Зырянов П.Н.<\/i> Русские монастыри и монашество в XIX и в начале XX века. – М.: Вербум-М, 2002. С. 170."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"[6] Киприан (Керн), архимандрит.<\/i> Ангелы, иночество, человечество (К вопросу об ученом монашестве) \/\/ Церковь и время. 1998. №1 (4). С. 149."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"[7] См.: Титлинов Б.В.<\/i> Духовная школа в России в XIX столетии. Вып. 1. (Время Комиссии духовных училищ): К столетию духовно-учебной реформы 1808 г. Вильна, 1908; Вып. 2. (Протасовская эпоха и реформы 60-х годов). Вильна, 1909."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"[8] Белюстин И., свящ.<\/i> Описание сельского духовенства \/\/ Федоров В.А.<\/i> Русская Православная Церковь и государство. Синодальный период. 1700-1917. М., 2003. С. 363."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"[9] Ростиславов Д.И.<\/i> Об устройстве духовных училищ в России. Т. I-II. Лейпциг, 1863; Он же.<\/i> Черное и белое духовенство в России. Лейпциг, 1866."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"[10] Шавельский Г., прот.<\/i> Воспоминания последнего протопресвитера русской армии и флота. Изд. третье. М.: Изд-во Крутицкого подворья, Общество любителей церковной истории, 2010. С. 474."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"[11] Там же. С. 476."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"[12] Богданова Т.А.<\/i> Н.Н. Глубоковский. Судьба христианского ученого. – М.; СПб.: «Альянс-Архео», 2010. С. 578. См. также: Глубоковский Н.Н.<\/i> Памяти покойного профессора Алексея Петровича Лебедева (Под первым впечатлением тяжелой утраты) \/\/ Лебедев А.П.<\/i> К моей учено-литературной автобиографии и материалы для характеристики беспринципной критики: Сборник памяти А.П. Лебедева. – СПб.: Изд-во Олега Абышко, 2005. С. 61-62. Сноска."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"[13] См.: Зырянов П.Н.<\/i> Русские монастыри и монашество в XIX и в начале XX века. – М.: Вербум-М, 2002. С. 31-49; 170-173; Шафажинская Н.Е.<\/i> Научно-просветительская и педагогическая деятельность русского монашества XIX-XX вв.: вклад в отечественную и мировую культуру \/\/ Вестник ПСТГУ IV: Педагогика. Психология. 2010. Вып. 2(17). С. 82-95; Шафажинская Н.Е.<\/i> Русское монашество как историко-культурное явление. Дисс. … доктора культурологии. М., 2010. С. 220-238."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"[14] Сухова Н.Ю.<\/i> Русская богословская наука (по докторским и магистерским диссертациям 1870-1918 гг.) – М.: Изд-во ПСТГУ, 2012. С.243."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"[15] Там же."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"[16] Евлогий (Георгиевский), митр.<\/i> Путь моей жизни: Воспоминания. – М., 1994. С. 69."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"[17] Всероссийский съезд ученого монашества. 14 июля (8-й день) \/\/ Всероссийский церковно-общественный вестник. 1917. № 76. 25 июля. С. 3."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"[18] Киприан (Керн), архимандрит<\/i>. Ангелы, иночество, человечество. К вопросу об ученом монашестве \/\/ Церковь и время. 1998. №1 (4). С.150."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"[19] Еще в середине XIX века московский святитель Филарет (Дроздов), Петербургский митрополит Григорий (Постников), Киевский митрополит Арсений (Москвин), Казанский архиепископ Антоний (Амфитеатров) в своих духовно-академических проектах полагали, что беда русского богословия – в неправильном, хотя и неизбежном, церковном использовании ученых иноков. Они при исполнении своих начальственных должностей рассеиваются по стране, и из них невозможно создать ученые сообщества, а каждый представитель ученого монашества сам по себе лишается возможности углубленно заниматься научно-богословскими исследованиями. В результате Русская Церковь не может в полной мере использовать преимущество, которое отличает ученых монахов от их семейных коллег: возможность беззаветно и аскетично работать на благо духовной науки. Сухова Н.Ю.<\/i> Ученое монашество в России: научно-богословская деятельность и проблема консолидации… С.310."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"[20] Монашеский съезд \/\/ Свободная Церковь. 1917. № 13. С.4."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"[21] Всероссийский съезд ученого монашества (1-й день) \/\/ Всероссийский церковно-общественный вестник. 1917. № 68. 14 июля. С. 3."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"[22] См. подробнее: Карпук Д.А.<\/i> Александро-Невская Лавра – центр ученого монашества в начале XX в. \/\/ Сборник материалов конференции «300 лет Свято-Троицкой Александро-Невской Лавры». – СПб., 2013. С. 218-228."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"[23] См.: Сухова Н. Ю.<\/i> Ученое монашество в России: научно-богословская деятельность и проблема консолидации… С. 314-323."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"[24] Киприан (Керн), архимандрит.<\/i> Ангелы, иночество, человечество… С. 151-152."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"[25] Из записок преосвященного Леонида, архиепископа Ярославского \/\/ Душеполезное чтение. 1906. № 12. С. 470."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"[26] Родосский А.<\/i> Биографический словарь студентов первых XXVIII-ми курсов С.-Петербургской духовной академии: 1814-1869 гг. СПб.: Тип. И.В. Леонтьева, 1907. С. XV."}},{"type":"linking","data":{"type":"32","items":["2"]}}],"version":"2.16.1"}

Галина Николаева. О войне, блокаде и доброте

Дмитрий Карпук. История ученого монашества