{"time":1584375630000,"blocks":[{"type":"paragraph","data":{"text":"Николай Семёнович Лесков создал рассказ «Грабёж» (1887) специально к святкам. Писатель напоминал издателю В.М. Лаврову: «Я Вам писал, что изготовлю “святочный рассказ”<…> В эту минуту (8 час. утра 24 ноября <18>87 г.) рассказ у меня на столе: готовый, переписанный и вновь основательно измаранный. Теперь его остаётся только отдать и напечатать»[1]."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"В этом святочном рассказе отразилось «орловское происхождение» Лескова, его глубочайшее знание русской провинции как корневой основы жизни России. Писатель нередко подчёркивал: «В литературе меня считают орловцем». Орёл явился местом действия множества лесковских произведений и таким образом стал известен во всём цивилизованном читающем мире. «Заразительно весёлой, чисто орловской панорамой» назвал «Грабёж» сын писателя Андрей Николаевич Лесков [2]."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Однако не только любовью к «малой родине» и заразительным весельем дышит лесковский святочный шедевр. «По жанру он бытовой, – писал Лесков о рассказе, – по сюжету – это весёлая путаница; место действия – Орёл и отчасти Елец. В фабуле быль перемешана с небылицею, а в общем – весёлое чтение и верная бытовая картинка<\/b> воровского города<\/b> [3] за шестьдесят лет назад» (ХI, 358 – 359)."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Так, «весёлость» соседствует с мрачной картиной повального воровства, грабежа, коррупции. Парадоксально, как всегда в лесковском художественном мире, переплетаются радостное и горестное, весёлое и грустное, смешное и страшное, комическое и трагическое в «драмокомедии»<\/b> (IV, 441) русской жизни<\/b>."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Лесков – исследователь ситуаций необычных, странностей, в которых часто смешаны противоположные начала, смещены реальные пропорции: «А в жизни, особенно у нас на Руси, происходят иногда вещи, гораздо мудрёнее всякого вымысла<\/b> – и между тем такие странности часто остаются совсем незамеченными» (V, 270), – говорил писатель."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Перестройка жанровых стандартов привычного святочного рассказа, в котором обычно всё было известно заранее, у Лескова шла от особого понимания фантастического, чудесного – главной пружины традиционного святочного повествования. Циклу «Святочные рассказы»<\/b> 1889 года, в котором собраны произведения разных лет, писатель счёл необходимым предпослать предисловие, во многом объясняющее своеобразие его святочного творчества: «Предлагаемые в этой книге святочные рассказы написаны мною разновременно для праздничных – преимущественно для рождественских и новогодних номеров разных периодических изданий. Из этих рассказов только немногие имеют элемент чудесного <выделено Лесковым. – А.Н.-С.> – в смысле сверхчувственного или таинственного. В прочих причудливое или загадочное<\/b> имеет свои основания не в сверхъестественном или сверхчувственном, а истекает из свойств русского духа и тех общественных веяний, в которых для многих, – в том числе и для самого автора, написавшего эти рассказы, заключается значительная доля странного и удивительного<\/b>»<\/b> (7, 440)."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Святочный цикл Лескова изобилует парадоксами и «метаморфозами», <\/b>«прекурьёзными случаями» и «престранными историями», «сюрпризами и внезапностями», «самыми неожиданными обстоятельствами»<\/b>[4], если пользоваться определениями в повести «Смех и горе»<\/b> (1870). «Грабёж» – яркое тому подтверждение."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Время и обстоятельства необычного происшествия, описанного в рассказе, – святки. Следуя основным законам жанра, писатель воспроизводит каноны святочной словесности, уходящей корнями в Священное Писание. Это семья, домашний очаг, любовное единение духовно близких людей – традиционные мотивы, напоминающие читателям рождественских рассказов о Святом Семействе."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Есть в рассказе и размягчающий сердце образ ребёнка-сироты, привычный в рассказах на тему Рождества Богомладенца. Маменька Мишеньки – героя-рассказчика – приняла на воспитание подкинутую девочку – по научению свахи, которая «до сирот была очень милая – всё их приючала и маменьке стала говорить:"}},{"type":"paragraph","data":{"text":"– Возьми в дом чужое дитя из бедности. Сейчас всё у тебя в своём доме переменится: воздух другой сделается. Господа для воздуха расставляют цветы, конечно, худа нет; но главное для воздуха – это чтоб были дети. От них который дух идёт, и тот ангелов радует, а сатана – скрежещет...» (5, 327)."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"В одном из последних своих святочных рассказов – «Пустоплясы»<\/b> (1893) –Лесков также говорил: «Бедное дитя – всегда “Божий посол”: через него Господь наше сердце пробует» (11, 241)."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Это не может не напомнить евангельское «Будьте как дети»: «если не обратитесь и не будете как дети, не войдёте в Царство Небесное» (Мф. 18: 3); «И кто примет одно такое дитя во имя Мое, тот Меня принимает» (Мф. 18: 5). Особенно хорошо вспомнить эти заветы на святках, когда мы празднуем Рождество Божественного Младенца.<\/b>"}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Перед нами – картина губернского Орла на святках 1837 года. Художник в точности воспроизводит не только топографию, но саму атмосферу старинного провинциального города. Достоверность этой “бытовой картинки”, орловский колорит тем более поразительны, что Лесков посещал свой родной город последний раз в 1862 году. Память между тем хранила самые мельчайшие подробности до того бережно, что Орёл также можно считать одним из “героев” рассказа. Читатели словно прогуливаются вместе с героями по орловским улочкам, прислушиваются к перезвону церковных колоколов, спускаются на лед замёрзшей Оки, где собирались «под мужским монастырём» «на кулачки биться мещане с семинаристами» (5, 293). До сих пор город узнаваем в своих приметах настолько, что по Орлу можно путешествовать, как по страницам лесковских книг."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Одно из главных качеств творчества Лескова состоит в том, что внешняя достоверность наполняется глубоким внутренним содержанием, внеисторическим, метафизическим смыслом. И чем документальнее обставлено повествование, тем выше уровень эстетического, социального, религиозно-нравственного обобщения. «Мимотекущий лик земной» соединяется с вневременным, вечным. Лесковский текст устремляется в сферы внетекстовые."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Рассказчик поначалу неторопливо излагает события святочной истории, случившейся пятьдесят лет назад. «Орловский старожил» (5, 291) уже в те молодые свои годы отличался степенностью, благочестием: «Во всём я, по воле родительской, был у матушки в полном повиновении. Баловства и озорства за мною никакого не было, и к храму Господню я имел усердие и страх» (5, 292). Столь же благочестивы члены его семейства – две почтенные вдовы: «матушка и тётенька» – «святая богомолка». Своим чередом, неспешно идёт жизнь добротного степенного дома: «житьё мы вели самое строгое» (5, 292). Домочадцы сидят «на святках, после обеда у окошечка», кушают мочёные яблоки и толкуют «что-то от Божества» (5, 295)."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Тщательно, не без любования продумывает Лесков каждую бытовую деталь. И в этом есть своя внутренняя художественная логика. Неправы исследователи, которые с вульгарно-социологических позиций объявляли «тёмным царством» целые пласты народной жизни. Иначе Лесков, знавший Россию «в самую глубь», не воспроизводил бы в своём рассказе атмосферу русского быта столь подробно, обстоятельно, а главное – с любовью."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Простодушный купеческий сынок Мишенька «только и ходу знал, что <…> в праздник к ранней обедне, в Покров, – и от обедни опять сейчас же домой, и чтобы в доказательство рассказать маменьке, о чём Евангелие читали или не говорил ли отец Ефим[5] какую проповедь; а отец Ефим был из духовных магистров, и, бывало, если проповедь постарается, то никак её не постигнешь» (5, 292)."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Есть за героем только одна провинность: «я грешен был и в этом покойной родительнице являлся непослушен» (5, 293). Втайне от маменьки 19-летний детинушка – настоящий русский богатырь по силе и удали – ходит не просто смотреть кулачные бои «стенка на стенку», но и становится на подмогу в «гонимую стену». Сам он признаётся: «сила моя и удаль нудили меня, и если, бывало, мещанская стена дрогнет, а семинарская стена на неё очень наваливает и гнать станет, – то я, бывало, не вытерплю и становлюсь. Сила у меня с ранних пор такая состояла, что, бывало, чуть я в гонимую стену вскочу, крикну: “Господи благослови! бей, ребята, духовенных!” да как почну против себя семинаристов подавать, так все и посыпятся» (5, 293)."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Дядюшка этого «добра молодца» с укором обращается к сестрицам: «Что вы это парня в бабьем рукаве парите! Малый вырос такой, что вола убить может, а вы его все в детках бережёте. Это одна ваша женская глупость, а он у вас от этого хуже будет. Ему надо развитие сил жизни иметь и утверждение характера» (5, 298)."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Затевается сватовство. Тема супружества – также одна из ведущих в святочном жанре. «Всматриваясь в святочные обычаи, – писал собиратель русского фольклора И. Сахаров, – мы всюду видим, что наши святки созданы для русских девушек. В посиделках, гаданьях, играх, песнях всё направлено к одной цели – к сближению суженых»[6]. Хорошая жена приносит в дом благодать: «невесты есть настоящие девицы <…> скромные – на офицеров не смотрят, а в платочке молиться ходят <…> На такой как женишься, то и благодать в дом приведёшь» (5, 294)."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Переговоры о будущей женитьбе ведутся также степенно, обстоятельно и с упованием на помощь Божию, под иконами: сваха с маменькой «запрутся в образной, сядут ко крестам, самовар спросят» (5, 294)."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Неспешное чаепитие – примета уютного русского дома. У большого медного самовара чай разливается в нарядные чашки и пьётся с наслаждением – обязательно из блюдечка – за беседой о городских новостях."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"А «орловское положение» таково, что ежедневно в сумерках наступает вошедший в городское обыкновение «воровской час»: «Егда люди потрапезуют и, помоляся, уснут, в той час восстают татие и исходя грабят» (5, 304). Горожане подвергаются нападениям с двух, казалось бы, противоположных сторон – грабителей и полицейских: «постоянно с ворами, и день и ночь от полиции запираемся» (5, 295)."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"К властям обращаться за помощью тщетно. Они – вершина айсберга грабительской системы и «свой интерес наблюдают», «губернатор правила уставляет» (5, 304)."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Сквозным персонажем наравне с легендарными орловскими «подлётами» 1, о которых заходит речь постоянно, становится полицмейстер Цыганок. Начальник губернской полиции – фигура вполне современная и узнаваемая: «своё дело и смотрит, хочет именье купить. А если кого ограбят, он и говорит: “Зачем дома не спал? И не ограбили б”» (5, 305)."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Имя полицмейстера для горожан равносильно именам первейших «татей и разбойников» – библейского убийцы Каина, легендарного злодея-скупца Арида (Ареда): «А тётенька как услыхала про Цыганка, так и вскрикнула:"}},{"type":"paragraph","data":{"text":"– Господи! Избавь нас от мужа кровей и от Арида!» (5, 320)."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Ретивые «блюстители порядка» с удвоенным рвением обирают горожан. С полицейскими обходами «ещё хуже стали грабить. <…> А, может быть, не подлёты, а сами обходные и грабили» (5, 305)."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Однако полицейские чины рьяно надзирают за «честью мундира». Публично обвинить их в преступлениях или хотя бы в бездействии не дозволяется, иначе взыщут, как сейчас бы сказали, «моральный ущерб»: «А с квартальным ещё того хуже – на него если пожалуешься, так ему же и за бесчестье заплатишь» (5, 305)."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"И видимо, и незримо участвуют во всех сюжетных событиях зловещие фигуры главных грабителей и коррупционеров в городе – губернатора, полицмейстера, прикрывающих свои тёмные деяния «Сводом законов Российской империи», и вышколенных подручных-квартальных, полицейских воров пониже рангом. <\/b>"}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Так раздвигаются тесные рамки уютного камерного повествования. Создаётся картина всеобщего ограбления народа как узаконенной системы. Ограбленным и брошенным властями на произвол судьбы людям только и остаётся что надеяться единственно на помощь Божию, Его святое заступничество: «Аще не Господь хранит дом – всуе бдит стерегий» (5, 305) – «Если Господь не охраняет дом – напрасно бодрствует стерегущий»."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Жанр развлекательного святочного чтения отступает. Это уже гротеск, где за смешным скрывается страшное. Только и остаётся воскликнуть вслед за героем рассказа: «Экий город несуразный!» <\/b>(5, 305). Губернский Орёл предстаёт как «город глохлый»<\/b> (5, 296), в котором, по словам гостя, если «что и есть хорошего, так вы и то ценить не можете»<\/b> (5, 297)."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Богатый елецкий купец и церковный староста Иван Леонтьевич – дядя героя – как раз и приехал в Орёл на святки, «даже на праздничных днях побеспокоился» (5, 296), чтобы выбрать самого лучшего, голосистого дьякона и увезти его с собой в Елец, где проживают ценители и знатоки церковного пения."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Прибывши «по церковной надобности не с пустыми руками», Иван Леонтьевич в затруднении: «Помилуй Бог, какой орловчин с шеи рванёт и убежит» (5, 296). Наслушавшись историй об орловских «подлётах» и грабителях-полицейских, дядюшка просит отпустить с ним силача Мишеньку, оказать «родственную услугу», проводить в сумерках по воровскому городу: «помилуй Бог, на меня в самом деле в темноте или где-нибудь в закоулке ваши орловские воры нападут или полиция обходом встретится – так ведь со мной все наши деньги на хлопоты... Неужели же вы, родные сёстры, столь безродственны, что хотите, чтобы меня, брата вашего, по голове огрели или в полицию бы забрали, а там бы я после безо всего оказался?<\/b>»<\/b> (5, 299)."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Дядя с племянником отправляются выбирать лучшего дьякона, но тут «подвернулся вдруг самый неожиданный случай» (5, 295) – главная пружина развития действия в лесковской поэтике. В доказательство парадоксального положения: «как найдёт воровской час, то и честные люди грабят» (5, 291), – разыгрывается с героями диковинное происшествие."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"В основе сюжета – характерные мотивы святочной неразберихи, святочного снега, света и тьмы. Действие разворачивается в кромешной мгле, в метельной путанице, под завывание вьюги: «тьма вокруг такая густая, что и зги не видно, и снег мокрый-премокрый целыми хлопками так в лицо и лепит, так глаза и застилает», и «невесть что кажется, будто кто-то со всех сторон вылезает» (5, 310)."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Фарсовые положения и их трагикомическая кульминация – битва в ночном мраке, в результате которой Мишенька и его дядя – степенный купец, перепуганные рассказами об орловских ворах-«подлётах», со страхом и недоумением обнаружили, что в сумятице сами стали невольными грабителями, – подготовили ситуацию, о которой в народе говорят: «Бес попутал»."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Но тёмные силы, сбивающие человека с толку «в ночь под Рождество», торжествуют совсем не долго. Ночное недоразумение благополучно разрешается в светлом рождественском финале, так что герой-рассказчик не может не завершить своё повествование восклицанием во славу Божию: «я и о сю пору живу и всё говорю: благословен еси, Господи!» (5, 328)."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Блистательны, искрометны все жанровые сцены этого озорного трагикомического святочного шедевра Лескова. Комизм и «веселость» рассказа очень искренние, добрые, сердечные. «Резной, изящный, безудержно веселый» «Грабёж» был не только «весёлым чтением», как задумывал Лесков, но и для самого писателя стал праздником, отдыхом души. «Это улыбка, которой облегчается бремя жизни, разрежается мрак отчаяния», рассказ – яркое проявление неистребимого лесковского жизнелюбия. В целом «Грабёж» получился не просто ярким, развлекательным чтением, но главное – дающим доброкачественную духовную пищу уму и сердцу читателя не только на святки, но в любое время года."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Настоящая драгоценная жемчужина рассказа – певческое соревнование дьяконов орловских храмов – Никитского и Богоявленского, «как они подведут и покажут себя на все лады: как ворчком при облачении, как середину, как многолетный верх, как “во блаженном успении” вопль пустить и памятную завойку сделать» (5, 303). Судьёй выступает елецкий купец Павел Мироныч Мукомол – «любитель в священном служении громкость слушать» (5, 307). У него самого голос такой «престрашный, даже как будто по лицу бьёт и в окнах на стеклах трещит. Даже гостиник очнулся и говорит:"}},{"type":"paragraph","data":{"text":"– Вам бы самому и первым дьяконом быть» (5, 307)."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Победивший дьякон от Никития – «рыжий, сухой, что есть хреновый корень, и бородка маленькая, смычком» (5, 307) – оказался невольной жертвой дядюшки и племянника. Эти два силача одолели бедного «сухощавого дьякона» (5, 324), в буранной тьме приняв его за «подлёта». В «воровской час» дьякон лишился своих серебряных часов и был избит на льду Оки. Непреднамеренно Мишенька воплотил свой же призыв с кулачных боёв: «бей, ребята, духовенных!» (5, 293)."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Анекдотическое недоразумение и даже его драматическая сторона (Мишенька со стыда хотел повеситься, став непредумышленным грабителем-«подлётом», а его маменька от переживаний «так занемогли, что стали близко ко гробу», – 5, 326) – разрешаются «святочно», счастливо."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Томимый своим невольным согрешением, Мишенька отправился на богомолье во Мценск к Николаю Угоднику, «чтобы душу свою исцелить» (5, 328). И здесь встретил свою суженую, Богом посланную. Герой нашёл счастье в «семейной тихости» с хорошей «девицей Алёнушкой»: «и позабыл я про все про истории, и как я на ней женился и пошёл у нас в доме детский дух, так и маменька успокоилась» (5, 328)."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"По Лескову, крепкий дом, дружная семья, «детский дух», истинное благочестие – это реальные человеческие ценности."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"И всё же истинная развязка действия намного драматичнее. Бытовая зарисовка жизни провинциального города вскрывает не только факты и их эстетику, но и представляет собой глубокое осмысление социального бытия. Удачно найденные нетрадиционные художественные решения обращают читателя, настроенного на восприятие весёлого, шутовского действа, к глубинному метафизическому смыслу лесковского святочного рассказа. За достоверно выписанными историческими деталями жизни и русского быта открывается внутренний план: универсальный, внеисторический – вечная борьба света и мрака, добра и зла, Божеского начала и неправедной «социабельности»."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Глава губернской полиции, к которому явились с повинной без вины виноватые герои, не отпустил ни одного из участников происшествия, не взыскав с них неправедной мзды. Угрозы, шантаж, вымогательство – обычные средства в арсенале Цыганка. К нему нельзя приблизиться без взятки – «барашка в бумажке» (5, 322). В карман полицмейстера перекочевали все средства, привезённые в Орёл «для церковной надобности» елецкими купцами. Более того – гостям города пришлось влезть в долги, чтобы удовлетворить аппетиты официального грабителя: «Ну, ваше высокоблагородие, нам надо домой сходить занять у знакомцев, здесь при нас больше нету» (5, 326)."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Несмотря на то, что писатель указал на изображаемое как на дела минувших дней, актуальный смысл его святочной истории о грабеже прочитывается и до настоящего времени."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Так, сохранились не только художественно воссозданные Лесковым многие орловские храмы, улицы, площади. К несчастью, мало изменились вошедшие в поговорку обычаи и нравы «воровского» губернского города и его окрестностей, уездных городков срединной России: «Орёл да Кромы – первые воры, а Карачев на придачу, а Елец – всем ворам отец»<\/b> (5, 295). Эта провинциальная «воровская география» – только слабый отголосок столичной: «Елец хоть уезд-городок, да Москвы уголок»<\/b> (5, 297)."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"В преамбуле «Грабежа» заходит речь о реальных событиях, происшедших в год создания рассказа: «Шёл разговор о воровстве в орловском банке, дела которого разбирались в 1887 году по осени."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Говорили: и тот был хороший человек, и другой казался хорош, но, однако, все проворовались<\/b>»<\/b> (5, 291)."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"И далее рассказчик изложил свою удивительную историю про «воровской час», «имевшую место лет за пятьдесят перед этим в том же самом городе Орле» (5, 291)."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Так, утверждается мысль о неистребимой системе воровства, коррупции, продажности<\/b>,<\/b> которая существовала и за пятьдесят лет до создания рассказа, и в год его написания, процветает и поныне. Этот вневременной монстр перешагнул границы лесковского текста, и сегодня только разрастается в своих чудовищных масштабах, принимая, согласно духу нынешнего времени, новые уродливые формы."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"По-лесковски, «сюрпризы и внезапности»<\/b> не заставляют себя ожидать. Не так давно лопнул «Орловский социальный банк», не исполнивший своих обязательств на сотни миллионов рублей. Банковские махинации – на официальном языке: «злоупотребление полномочиями» – вызвали волну возмущения обманутых горожан и особенно пенсионеров. Их демонстрации проходили на главной площади города."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"С градоначальниками – по-нынешнему: «мэрами» – многострадальному Орлу тоже хронически не везёт. Один перекочевал из «мэрского» кресла на нары в тюремной камере. За другого ратовал губернатор и рассылал орловцам «письма счастья», собственноручно подписанные, с просьбой поддержать своего кандидата. А через некоторое время тот же губернатор приносил покаянные извинения жителям Орла, просил прощения за своего бывшего протеже: мол, вовремя не разглядел, ошибка вышла."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"В прошлом году заместитель начальника УМВД Орловской области был пойман на том, что пытался отобрать квартиру у матери обманувших его аферистов vii. Один из них был задержан. Угрозами, которые на языке официальной хроники именуются «превышением должностных полномочий», современный «Цыганок» вынудил пожилую женщину переоформить жильё на его супругу. Сделка не прошла государственную регистрацию – квартира оказалась единственным жильём малолетнего внука женщины – жертвы шантажа. Так тайное стало явным. Однако послесловие этой истории оказалось выдержанным в том же странном жанре «драмокомедии» современной «гнусной расейской действительности»: экс-заместителя главы орловского областного УМВД за попытку отнять квартиру у ребёнка наказали только отлучением от госслужбы на небольшой срок[8]."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Подручные современного «полицмейстера», вымогатели пониже рангом – дежурная смена орловской полиции, подобная «полицейским обходам», что грабили наравне с «подлётами» в лесковском рассказе, – также на прошлых святках «по надуманным основаниям стали угрожать задержанному возбуждением уголовного дела за оскорбление представителя власти. При этом за 10 тысяч рублей обещали не возбуждать уголовное дело <…> в помещении отдела полиции в момент передачи 8 тысяч рублей подозреваемые были задержаны»[9]."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Неслучайно не сходит со сцены орловского театра «Русский стиль» легендарная постановка лесковского святочного рассказа. В зрелищном финале спектакля сверкает молния, раздаются раскаты грома небесного. Казалось бы, инфернальные силы наказаны: у Цыганка украли награбленное, но… всё возвращается на круги своя, и грабительская власть вновь торжествует."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Лесков заботился о точности заглавий своих произведений. Любил, чтобы «кличка была по шерсти». Свой святочный рассказ писатель поименовал вначале «Родственная услуга»<\/b>, а затем назвал «Грабёж»<\/b>. Однословное заглавие оказалось столь многомерным, что вместило прошлое, настоящее и будущее «гнусной российской действительности»."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"В сегодняшней жизни – всё как в рассказе Лескова. Блестят золотом маковки православных храмов. Звонят к рождественской заутрене. Но внезапным диссонансом благовест разрывается воплями ограбленных: «Караул!!!» (5, 317)"}},{"type":"paragraph","data":{"text":"И плывёт над маленьким провинциальным городком и над всей Россией-матушкой вселенская молитва: «Господи Иисусе Христе, помилуй нас, аминь!» <\/b>(5, 295)"}},{"type":"delimiter","data":[]},{"type":"paragraph","data":{"text":"1 Подлёт – по- староорловски то же, что в Москве «жулик» или в Петербурге «мазурик» (см. «Историч. оч. г. Орла» Пясецкого 1874 г.). (Примечание Н.С. Лескова)"}},{"type":"delimiter","data":[]},{"type":"paragraph","data":{"text":"Примечания:<\/b>"}},{"type":"paragraph","data":{"text":"[1] Лесков Н.С. Собр. соч.: В 11 т. – М.: ГИХЛ, 1956 – 1958. – Т. 11. – С. 358 – 359. Далее ссылки на это издание приводятся в тексте с обозначением тома римской цифрой, страницы – арабской."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"[2] Лесков А.Н. Жизнь Николая Лескова: По его личным, семейным и несемейным записям и памятям: В 2-х т. – Т. 2. – С. 422."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"[3] Здесь и далее выделено мной, кроме специально оговорённых случаев."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"[4] Лесков Н.С. Собр. соч.: В 12 т. – М.: Правда, 1989. – Т. 5. – С. 12, 101, 11, 35, 15. Далее ссылки на это издание приводятся в тексте с обозначением тома и страниц арабскими цифрами."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"[5] В образе «отца Ефима» художественно воплотились черты протоиерея Евфимия Андреевича Остромысленского (1804 – 1887) – магистра богословия, преподавателя Закона Божия в орловской мужской гимназии, где учился Лесков. «Добрые уроки» своего «превосходного законоучителя» (VI, 125) писатель впоследствии не раз вспоминал и литературно сберёг в очерке «Владычный суд», в рассказах «Привидение в Инженерном замке», «Пугало», «Зверь» и др."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"[6] Сахаров И. Песни русского народа. Часть 1. – СПб., 1838. – С. 3."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"[7] См.: РИА Новости http:\/\/ria.ru\/incidents\/20130110\/917528159.html Замглавы орловского УМВД отнял жильё у матери обманувших его аферистов."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"[8] См.: http:\/\/www.rosbalt.ru\/federal\/2014\/09\/25\/1319499.html"}},{"type":"paragraph","data":{"text":"[9] См.: РИА Новости http:\/\/ria.ru\/incidents\/20130110\/917528159.html#ixzz2Hlu6JR1p Дело о мошенничестве возбуждено по факту вымогательства взятки дежурной сменой орловской полиции."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Алла Анатольевна Новикова-Строганова – доктор филологических наук, профессор<\/i>"}},{"type":"linking","data":{"type":"32","items":["4"]}}],"version":"2.16.1"}

Архимандрит Ианнуарий (Ивлиев). Проповедь в 15-ю Неделю по Пятидесятнице

А.А. Новикова-Строганова. Драмокомедия российской жизни