{"time":1584375354000,"blocks":[{"type":"paragraph","data":{"text":"Церковь в России воспринимается как нечто имманентное, привычное и законное, и мы редко задумываемся над тем, какое положение занимает она в государстве и обществе. Время от времени общество будоражат политические проблемы клерикализации (в то время как секуляризация представляется чем-то само собой разумеющимся) или абстрактные вопросы веры и религии. Однако сам церковный институт и степень его присутствия в нашей жизни занимает куда меньше внимания современников. Впрочем, во многом это верно: чаще всего подобные вопросы наиболее глубоко могут быть осмыслены лишь по прошествии более или менее продолжительного промежутка времени и становятся уже уделом истории. Однако подобные ретроспекции представляются весьма полезными хотя бы потому, что обладают внушительным позитивным воспитательным эффектом, не говоря уже о том, что это просто интересно. Сказанное и заставляет вновь и вновь возвращаться к осмыслению пройденного пути и делать выводы на будущее."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Тема, поднятая в настоящем докладе, по-своему неисчерпаема. Тем более невозможно охарактеризовать ее в коротком докладе. Поэтому задача, которую мы ставим перед собой, будет с'ужена. Слушатель призван проводить параллели как с понятной и привычной современностью, так и с предшествующими эпохами, в которые мы иногда будем отсылать слушателя. Ведь церковь к началу правления династии Романовых существовала в России более 700 лет (если учитывать ее присутствие на Руси до официального крещения при князе Владимире). Разумеется, она и воспринималась русскими людьми как что-то очень родное и привычное, более того – как основа традиции, которой Русь жила и живет: это можно увидеть и в Домострое – книге об устроении семьи, дома и общества, написанной при Иване Грозном за пятьдесят с небольшим лет до прихода к власти Романовых, или в Стоглаве, сборнике церковных постановлений той же эпохи. Тем не менее эпоха Романовых наложила неизгладимый след на бытование церкви в России, степень и характер ее влияния на общество и на отношение к ней со стороны общества."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Для начала напомним, что сама территория России увеличилась при Романовых более чем втрое: только выйдя за пределы Восточно-Европейской равнины в конце Ивана Грозного, к концу династии Романовых Россия простиралась до Камчатки на востоке (не говоря о недолгое время принадлежавшей России Аляске) и Средней Азии на юге, вышла на берега Черного и Балтийского морей и постепенно расширяла свое присутствие на их берегах. Церковь следовала за государством на вновь присоединенных территориях и сталкивалась при этом с массой проблем, до тех пор неведомых, например: миссионерство, организация на новых территориях и др. (Русская церковь в течение предшествовавших 600 лет больше потеряла, чем приобрела: речь идет о западнорусских епархиях, оставшихся в Литве и южной Руси и вошедших в состав Речи Посполитой).[1] То же касается и численности населения и этнического состава."}},{"type":"image","data":{"url":"\/uploads\/1ee24e0199424fc6c102822d5d5f65f0.jpeg","caption":""}},{"type":"paragraph","data":{"text":"В годы, предшествовавшие приходу к власти Михаила Федоровича, первого царя династии Романовых, церковь по разному выстраивала свои отношения с государственной властью. В течение долгого времени – почти 500 лет руководство Киевской, а впоследствии Московской митрополией находилось в руках преимущественно греков. Уже с начала монгольского ига митрополиты, среди которых чаще стали появляться русские и болгары, вынуждены были более активно участвовать в жизни страны. Однако нельзя сказать, что во взаимоотношениях с властью церковь придерживалась какой-то единой стратегии поведения. Бывали времена, когда благодаря выдающимся личностям церковь покровительствовала власти (митрополит Алексий, ХIV век или митрополит Иона), а бывало и так, что власть пыталась направлять деятельность церкви в нужное ей русло (Михаил Ярославич Тверской или Дмитрий Иванович Донской). Определенность наступила лишь с приходом к власти Ивана III, который, создавая царство (по сути – империю), разумеется, начал процесс подчинения церкви государству. Однако сделать это было сложно, и только к концу правления Ивана Грозного эта задача была в целом выполнена."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Смутное время едва не положило конец русской государственности. Это потребовало от церкви применить свой авторитет для поддержания института власти (что мы и видим на примере патриарха Гермогена), и, казалось, церковь нужно было подчинять вновь. Эта иллюзия, получившая особенное подтверждение в том, что отец первого царя из династии Романовых Михаила Федоровича, Филарет Никитич, стал патриархом. Однако здесь нужно видеть другое. Сращивание церкви и государства в единый институт, прежде чем оно нашло подходящую форму в виде святейшего (затем – священного) Синода, должно было пройти обкатку на нескольких предварительных моделях. Модель первая: слабый царь-сын – сильный патриарх-отец (Михаил Федорович и Филарет Никитич). Модель вторая: осторожный царь – энергичный патриарх (Алексей Михайлович и Никон). Модель третья: переходящее правление и стабильная церковная власть (Федор Алексеевич, Софья Алексеевна, Петр Алексеевич, Иван Алексеевич и Иоаким)."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"На фоне этих экспериментальных моделей, ставящих \"священство выше царства\",[2] незаметным остается наметившаяся тенденция: государственная власть перехватывает у патриаршей механизмы управления церковью. Мало замечают, что проведенная патриархом Никоном реформа, приведшая к старообрядческому расколу, куда более последовательно проводилась именно царем, чем патриархом-реформатором. Идеологом реформы, как стало ясно благодаря историческим изысканиям, сделанным Н.Ф.Каптеревым, С.А.Зеньковским и другими, был именно царь.[3] Нужно вспомнить, что именно светская власть принимала решение о сожжении лидеров сопротивления (Федор Алексеевич) и казнях \"раскольников\" (Софья Алексеевна). Тем более синодальная реформа, осуществленная Петром, свидетельствовала о том, что государь и государство считают церковь учреждением, принадлежащим им и обязанным служить интересам общества. Секуляризация приняла идейные формы: вместо элементарной конфискации движимых и недвижимых имуществ из церковного владения в государственное (как оно мыслилось при Иване III и Иване Грозном и впоследствии реализовалось при Екатерине), она стала означать воздействие священной персоны царя как помазанника на церковь с той целью, чтобы вывести ряд компетенций церкви в социальную сферу, где сакрализация не имеет необходимости. Правда, путь секуляризации, намеченный Романовыми, был неспешным: даже в 1730-е годы сферы компетенции Сената и Синода не были разведены; Сенат продолжал регламентировать такие элементы церковной жизни как варение мира и строительство храмов, а Синод организовывал вполне светские мероприятия, такие как торжество по случаю победы Петра в Северной войне.[4]"}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Итак, двумя главными особенностями отношения государей Романовых к церкви были реализация планов секуляризации (как конфискации церковного имущества, так и обмирщения общества) при сохранении сакрального статуса монарха (и даже усиления этой сакрализации) и участие в возглавлении (и, разумеется, контроле) церкви как общественного института, которое стало абсолютным начиная со времени Петра I, поскольку в синодальную эпоху император официально стал главой церкви. Необходимо прокомментировать ту противоречивую странность, которая бросается в глаза в приведенной выше формулировке: странное сочетание секуляризации и сакрализации. Думается, что объяснение этого противоречия может дать ответ на многие вопросы истории России и ее церкви с XVII века вплоть по настоящее время."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Секуляризация, проводимая представителями династии Романовых начиная с XVII века и до конца ее существования, имеет два противоположных объяснения. С одной стороны, это требование времени, тем более что именно Романовы \"развернули\" российскую политику в направлении Запада, включив Россию в Европу и предопределив европейское культурное влияние с неизбежным стремлением к разграничению церковной и светской сфер жизни и последовательному ограничению первой. Требование секуляризации обусловливалось не только внешним воздействием, но и внутренними потребностями монархической власти. Однако легко заметить, что секуляризация есть, в то же время, не что иное, как осуществление власти монарха в церкви. Т.е., по сути, посредством отбора церковного имущества и перераспределения правовых компетенций, монархи из династии Романовых осуществляли свое сакральное предназначение – заботу о церкви. Государь XVII-XX веков не только имел на это законом обговоренное право[5] (что необычно – абсолютная власть российского монарха не нуждалась в определении, это сильно стопорило развитие законодательства), но и ощущал внутреннюю потребность: достаточно вспомнить церковную политику Алексея Михайловича, Софьи, Петра Великого, Екатерины, Павла, Александра I, Николая II.[6]"}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Ирония судьбы заключалась в том, что последний монарх едва не разделил судьбу первого. Известно, что во время Предсоборного присутствия 1906 года выяснилось, что большинство архиереев хотело бы восстановления патриаршества. В связи с этим ходили слухи, что Николай, которому сообщили о желании возродить патриарший сан, высказал пожелание, чтобы в патриархи выбрали его. Он готов ради высшего служения отречься от престола в пользу малолетнего сына. Когда он узнал, что архиереи высказались против его кандидатуры, он снял вопрос о восстановлении патриаршества с повестки дня.[7] Это, конечно, анекдот, но он очень верно отражает степень сакрализации монархии вообще и ощущение богоизбранности, свойственное Николаю, в частности. Уверенность в том, что именно Бог возложил на царя полноту ответственности за страну, что Он не дает креста больше, чем талантов, заставила Николая оставаться во главе империи, хотя его неумелая политика и вела страну в бездну революции. Трагическое несоответствие между «ничтожеством» личности царя и уверенностью его в божественном предназначении отмечали такие внимательные и недобрые иностранные политики, как Макс Вебер.[8] Это лучшее свидетельство, поскольку у Вебера не было никаких резонов приукрашать действительность."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Трагизм Николая заключался еще и в том, что сакральность своей власти он ощущал лучше, чем кто-либо из российских монархов после Павла, однако вынужден был ради ее сохранения идти на беспрецедентную секуляризацию, которую можно видеть в манифесте 1906 года и создании парламента."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Подводя промежуточный итог, заметим: сакральность царской власти Романовых, ощущаемая именно через Православие и церковь, значительно превосходит ощущение причастности к божественной воле Рюриковичей. Властность Романовых в вопросах религии и церкви, чувство собственности по отношению к церкви у Романовых также заметно выше."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Но нельзя же сказать, что Романовы ближе Православию, чем Рюриковичи! Сама постановка вопроса кажется глупой. Да и по формальным признакам: число канонизированных представителей княжеской власти, т.е. Рюриковичей, куда выше числа церковно прославленных Романовых. Канонизированный царь вообще только один – Николай. Однако симптоматично, что его конечная сакрализация в виде прославления призвана в какой-то степени компенсировать унижение его избранничества в лишении власти и позорном убийстве. Николай II, как бы ни относиться к его личности, воспринимал себя, воспринимался и воспринимается до сих пор как легитимный монарх, что и делает его убийство незаконным и позорным."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Не лишним будет задаться вопросом, возвращающим нас в исходную точку рассуждений – как могла появиться основа сакральности династии в момент ее прихода к власти. Только теперь он будет задан иначе: а насколько легитимным были Романовы во власти, если так легко оказалась признана сакральность их власти по сравнению с Рюриковичами? Казалось бы, ответ должен быть не в пользу Романовых. Династия Рюриковичей просуществовала на Руси более 700 лет. На момент начала Смуты XVII века русские не помнили иных династий и, стало быть, смена династии было для них исключительным, неожиданным и шокирующим феноменом. Любая другая династия должна была выглядеть на фоне Рюриковичей совершенно нелегитимной. Собственно, так оно и было: достаточно вспомнить судьбы Бориса и Федора Годуновых, а также Василия Шуйского.[9] Положение Михаила Романова немногим в лучшую сторону отличалось от положения предшественников.[10] Такая многообещающая мера Бориса Годунова как учреждение патриаршества никак не помогла преодолеть кризис.[11] И тем не менее уже второй представитель династии Романовых – Алексей Михайлович – чувствовал себя настолько уверенно, что мог настаивать на своем праве управлять церковью, рассчитывая на свой сакральный статус. Здесь есть некоторая загадочность, которую также необходимо разрешить."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"В самом деле, новая династия взамен старой, единственной и совершенно укорененной, должна была восприниматься как незаконная. Казалось бы, это подтверждается таким явлением как самозванчество, начинающееся с Лжедмитрия Отрепьева, даже восшедшего на престол, и закончившееся, кажется, Пугачевым, называвшим себя царем Петром III.[12] Столь долго продолжавшееся – почти два века – явление самозванчества указывало на недоверие народа по отношению к монарху. Но на самом деле смысл этого явления обратный. Не недостаток, а избыток сакральности должен был заставить поверить в самозванцев простой люд. В самом деле, легко заметить, что в течение этих двухсот лет из нескольких десятков самозванцев не было ни одного хоть сколько-нибудь известного лица, самозванчество никаким образом не затронуло и не заинтересовало высший политический эшелон (за исключением Смутного времени, когда гражданская война позволяла авторитетным аристократам добиваться сиюминутных выгод в зыбких политических реалиях). Услугами самозванцев (кроме Лжедмитрия) не пользовались родовитые бояре XVII века и родовитые дворяне XVIII века. Самозванцы были самовыдвиженцами из народной среды и никогда из нее не выходили. Их попытки захватить власть были совершенно бесперспективны. Народ сам наделял их сакральностью тем, что признавал и возводил их в монархи, условно связанные с правящей династией.[13] Однако близость к люду делала их сакральность близкой и понятной, не уходящей в заоблачные выси, как это было у петербургских императоров."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Стало быть, кризиса легитимности как такового не произошло, хотя его следовало ожидать. Почему? Вероятнее всего потому, что Романовы оказались по началу накрепко связаны с церковью, которая до старообрядческого раскола и синодальной реформы продолжала быть понятной и родной для масс. Связь оказалась тем более крепкой, что Михаила Романова выбирал земский собор, инициатива созыва которого во многом принадлежала церкви.[14] Что первый царь оказался под крылом патриарха, бывшего его отцом (факт, что в цари выбирали сына нареченного патриарха и уже тогда бывшего авторитетнейшим политиком, еще до конца не осмыслен). Что власть в лице Алексея Михайловича заявила о себе как неравнодушная и потому руководящая сила по отношению к церкви."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Сказанное позволяет иными глазами взглянуть на столь часто провозглашавшуюся идею церковно-государственной симфонии в синодальную эпоху. То что казалось совершенно искусственным – синодальная реформа и превращение церкви в государственный департамент, – кажется теперь вполне естественным. Неестественным и даже более того – смертельным стало другое – разрыв с народом как церкви, так и монарха, которые вместе удалились в заоблачные выси сакрального бытия. Это становится очевидным, если сравнить последствия обращения к народу патриарха Никона во время новгородского бунта 1650 года и убийство во время чумного бунта 1771 года московского архиепископа Амвросия (Зертис-Каменского), выходы к народу Алексея Михайловича и блестящее окружение Екатерины II, из которого она не могла и не хотела выйти.[15]"}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Сакрализация власти и соединение с ней церковного института оказались столь интенсивны, что секуляризация XVIII века была «проглочена» и оправдана как элемент перераспределения сакральности между государством и церковью. И в этом случае ту секуляризацию следует признать не столь даже неполной, сколь эфемерной – по принципу сообщающихся сосудов сакрализация не пострадала при переносе ее путем секуляризации из церкви во власть. К тому же секуляризации наподобие европейской (в Германии – кровавые события эпохи Реформации; в Англии – в протекторат Кромвеля; во Франции – в годы великой французской революции) в ХVIII веке не произошло, и это сделало неизбежным повторение секуляризации по экстремальному сценарию, что и произошло в первой половине ХХ века."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Трагизм слияния церкви и государства обнаружил себя в начале ХХ века, когда ни монархия, ни церковь не нашли ответа на исторический вызов революции, выявив, как высоко до небес вознеслась монархия, и как низко до земли снизошла церковь. И в сплетенных объятиях церковь и романовское самодержавие с разбегу кинулись в Голгофу ХХ века, заслужив в ней привычную для себя сакральную святость."}},{"type":"delimiter","data":[]},{"type":"paragraph","data":{"text":"[1] См.: Макарий (Булгаков), митр.<\/i> История Русской церкви: в 8 кн. Кн. 4. Ч. 1 и Ч.2. История Русской церкви в период постепенного перехода ее к самостоятельности (1240-1589). Отдел второй. Состояние Русской церкви от митрополита святого Ионы до патриарха Иова, или в период разделения ее на две митрополии (1448-1589). М.: Издательство Спасо-Преображенского Валаамского монастыря, 1996. См.: Озерова Г. Н. <\/i>Атлас по истории Русской церкви. В печати."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"[2] Зызыкин М. В.<\/i> Патриарх Никон. Его государственные и канонические идеи. В 3-х ч. Варшава, 1931. Ч. 2. С. 51-69."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"[3] Зеньковский С. А. <\/i>Русское старообрядчество. Духовные течения ХVII века. М.: Церковь, 1995. С. 102-112, 242-257; Каптерев Н. Ф.<\/i> Патриарх Никон и царь Алексей Михайлович. В 2-х тт. Сергиев Посад, 1909; Крамер А. В.<\/i> Причины, начало и последствия раскола русской церкви в середине XVII века. СПб.: Роза мира, 2005. С. 41-51."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"[4] Востоков Н.<\/i> Святейший Синод и отношения его к другим государственным учреждениям при императоре Петре I \/\/ ЖМНП. Ч. 180-182. 1875. С. 52-85, 153-198, 358-378."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"[5] Регламент или Устав Духовной Коллегии \/\/ Полное собрание законов Российской империи с 1649 года. Т. 6. 1720-1722. СПб., 1830. С. 314, 316-317; Акт о престолонаследии 5 апреля 1797 года \/\/ Полное собрание законов Российской империи с 1649 года. Т. 24. С 6 ноября 1796 по 1798. СПб., 1830. С. 588. Свод Основных Государственных Законов \/\/ Свод законов Российской империи. В 5 книгах \/ Под ред. И. Д. Мордухай-Болтовского. Кн. 1. Т. 1-3. СПб., 1912. Т. 1. Ч. 1. С. 5."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"[6] Зеньковский С. А. <\/i>Русское старообрядчество. Духовные течения ХVII века. М.: Церковь, 1995. С. 242-257, 400-415; Завьялов А. А.<\/i> Вопрос о церковных имениях при императрице Екатерине II. СПб., 1900; Никольский Е. В.<\/i> Сказание от жития благоверного царя-мученика Павла Первого. \/\/ Богослов. N3 (март 2008 г.). Знаменский П. В.<\/i> Чтения из истории Русской Церкви за время царствования императора Александра I. Казань, 1885; Кондаков Ю. Э.<\/i> Духовно-религиозная политика Александра I и православная оппозиция, 1801-1825. СПб., 1998; Фирсов С. Л.<\/i> Православная Церковь и Российское государство в конце XIX – начале XX века: Проблема взаимоотношений духовной и светской власти. СПб., 1994; Фирсов С. Л. <\/i>Православная Церковь и государство в последнее десятилетие самодержавия в России. СПб., 1996. – О церковной политике Петра Великого написано очень много, не имеет смысла перечислять лишь некоторые издания."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"[7] Нилус С. А.<\/i> На берегу Божьей реки. Записки православного. Ч. 2. Сергиев Посад: Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1992. Репринт: San Francisco, 1969. С. 146-147."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"[8] Вебер М.<\/i> О России. Избранное \/ Пер. с нем. А. Кустарева. М.: РОССПЭН, 2007. С. 93-94, 110-111, 113, 121."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"[9] Платонов С. Ф. <\/i>Смутное время. Очерк истории внутреннего кризиса и общественной борьбы в Московском государстве ХVI и ХVII веков \/\/ Платонов С. Ф.<\/i>Сочинения по русской истории. В 2-х тт. СПб., 1994. Т. 2. С. 412-462."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"[10] Валишевский К. <\/i>Смутное время \/ Пер. с фр. под ред. Е. Н. Щепкиной. М.: ИКПА, 1989. Репринт: СПб., 1911. С. 402-410."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"[11] Скрынников Р. Г.<\/i> Борис Годунов. М.: Наука, 1983. С. 51-60."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"[12] Панченко А. М.<\/i> «Бунташный век» \/\/ Панченко А. М.<\/i> О русской истории и культуре. СПб.: Азбука, 2000. С. 27-36."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"[13] Успенский Б. А.<\/i> Царь и самозванец. Самозванчество в России как культурно-исторический феномен \/\/ Успенский Б. А. <\/i>Этюды о русской истории. СПб.: Азбука, 2002. С. 149-196."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"[14] Валишевский К. <\/i>Смутное время. С. 394-402, 405."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"[15] Костомаров Н. И. <\/i>Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей. СПб.: Ленинградское издательство, 2011. С. 578; Бантыш-Каменский Д. Н.<\/i> Жизнь преосвященного Амвросия, архиепископа Московского и Калужского, убиенного в 1771 году. М., 1813; Пресняков А. Е.<\/i> Российские самодержцы. М.: Книга, 1990. С. 67, 90, 99; Платонов С. Ф.<\/i> Собрание сочинений по русской истории. Т. 1. Лекции по русской истории. СПб., 1993. С. 608-613, 617-618."}},{"type":"linking","data":{"type":"32","items":["2"]}}],"version":"2.16.1"}

Священник Константин Костромин. Романовы и православие: начало и конец

Сергей Худиев. Очевидность добра