{"time":1584375368000,"blocks":[{"type":"header","data":{"text":"Часть 1<\/b>","items":"2"}},{"type":"paragraph","data":{"text":"В статье «Две культуры и техническая революция»[1], написанной Чарльзом Сноу (Charles Percy Snow<\/i>, 1905–1980) на основе одноимённой лекции, прочитанной им в 1959 году в Кембриджском университете и принесшей автору международную известность, бывший сотрудник нобелевского лауреата Эрнста Резерфорда (Ernest<\/i>Rutherford<\/i>, 1871–1937) отмечал, что между традиционной гуманитарной культурой и культурой научно-технического прогресса лежит непреодолимая пропасть. Чрезвычайно ярко это проявляется, в частности, в том, что, как отмечалось многими выдающимися исследователями — Эрвином Шрёдингером (Erwin Rudolf Josef Alexander Schr<\/i>ö<\/i>dinger<\/i>, 1887–1961), Джоном Сёрлом (John<\/i>Rogers<\/i>Searle<\/i>, <\/i>1932– ), Дэвидом Чалмерсом (David<\/i>John<\/i>Chalmers<\/i>, <\/i>1966– ) — несмотря на колоссальные успехи объективирующая наука до сих пор оказывается не способна включить в научную картину личность<\/i>, сознание<\/i>, и вообще всё психическое<\/i>. «Сознание — величайшая тайна. Это, возможно, наибольшее из громадных препятствий к научному пониманию мира... Современные научные теории едва ли вообще касаются действительно сложных вопросов о сознании. Дело обстоит не так, что у нас нет детальной теории; мы абсолютно не понимаем, как сознание встроено в природу», — пишет Чалмерс[2]. С его лёгкой руки эта проблема получила наименование «трудной проблемы сознания»[3]."}},{"type":"image","data":{"url":"\/uploads\/449195d6f9cc49825a18cdcb51d46d81.jpeg","caption":""}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Сёрл, которого называют «живым классиком философии сознания», убеждён, что в течение последней половины столетия философия сознания и когнитивистика движутся в ложном направлении. Картезианский дуализм, убежден Сёрл, не согласуется с современной научной картиной мира; материалистический же монизм, несмотря на свою очевидную неспособность решить проблему сознания[4], является наиболее распространенным воззрением по причинам, скорее, психологического характера: настойчивые попытки решить проблему сознания, оставаясь в рамках материалистической парадигмы, обусловлены не научными, но прежде всего «идеологическими» причинами — страхом перед возможностью допущения реальности «психического», от чего один шаг до приятия реальности «духовного». Действительно, если всерьёз допустить, что психическое может обладать своей собственной реальностью, не зависящей от реальности физической, в том числе — от мозга, то можно будет поставить вопрос о возможности существования души независимо от тела, а значит — о реальности «жизни после смерти», и следовательно — о необходимости молитв за усопших, отпевания, возможности воскресения — а поскольку всё это считается по определению «мракобесием», то даже малейшая возможность такого допущения с порога отметается[5]."}},{"type":"image","data":{"url":"\/uploads\/4dd9b219b197db7572b1dc7ad690d9d7.jpeg","caption":""}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Для того, чтобы понять причину такой ситуаци, следует обратиться к истории современной науки. Мы сегодня порой забываем о том, что новоевропейская наука возникла не просто как эффективный способ познания мира, но как своего рода новое — естественное — <\/i>богословие, теология Природы, восполняющая прежнее — сверхъестественное — <\/i>богословие, теологию Откровения. Именно в контексте европейской интеллектуальной традиции, укорененной в библейском мировосприятии, сформировалось представление о двух божественных Книгах — Книге Мира и Книге Откровения, между которыми нет и не может быть противоречия, поскольку они созданы одним Автором[6]. И характерно, что Ньютон, «Математические начала натуральной философии» которого предуказали путь развития классической физики, был убеждён, что наука призвана привести нас к познанию Бога, «рассуждения о Котором на основании совершающихся явлений, конечно, относятся к предмету натуральной философии»[7]. Такое представление, подчеркнём ещё раз, оформилось в христианских общинах, идентификация и мировоззрение которых формировалось библейским повествованием, влияющим на толкование религиозного (а впрочем, и всякого, в том числе и научного) опыта. В результате естественнонаучное «прочтение» Книги Природы оказалось функционально похоже на исследование библейского текста."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"В семиотике, исследующей знаковые системы, знаки могут быть осмыслены либо в своих взаимоотношениях с другими знаками, т. е. синтагматически, либо в своем отношении к обозначаемому предмету, т. е. семантически, либо в отношении к создателю или адресату сообщения, т. е. прагматически. С известной долей условности можно сказать, что раннехристианское богословие было занято прежде всего изучением прагматики Книги Природы. Было осознано, что мир представляет собою текст<\/i>, поэму<\/i> Творца, обращенную к человеку. Это очень нетривиальная мысль! Мы являемся частью мира и при этом претендуем на то, что можем этот мир постичь — не просто найти способ приспособиться к миру, но встать на такую точку зрения, которая в итоге позволит создать «Единую теорию всего», а значит, понять смысл<\/i> мироздания, замысел<\/i> Творца. Представим себе, что Пьер Безухов и Андрей Болконский, будучи персонажами романа Толстого «Война и мир», обсуждают структуру этого произведения и художественный замысел Толстого. Невероятно — но ведь мы, по существу, занимаемся тем же! Будучи частью Книги Мира, находясь «внутри» нее, мы стремимся понять законы природы и, в конечном счете, замысел Создателя. И именно то, что человек сотворен по образу и подобию<\/i> Божию, а мир вложен в сердце<\/i> человека (см.: Еккл 3:11), даёт нам надежду на возможность прочесть Книгу Творца и постичь божественный замысел."}},{"type":"image","data":{"url":"\/uploads\/1a36befc0a4cd2a256e0f0e31cf029a1.jpeg","caption":""}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Средневековое богословие, исследовавшее символизм мироздания, изучало семантику его различных «элементов». Это также чрезвычайно нетривиальная мысль — мысль о том, что, во-первых, мир можно разделить на отдельные элементы, существующие относительно независимо друг от друга, и, во-вторых, о том, что каждый из этих элементов обладает своим собственным значением — не тем, которое мы на него проецируем, но тем, которое вложено в него Самим Творцом."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Пафос научной революции XVII столетия состоял в том, что от исследования семантики и прагматики мироздания новая наука обратила свой взгляд к изучению синтагматики Книги Природы — того авторитетнейшего Текста, созданного Самим Творцом мерою, числом и весом <\/i>(Прем 11:21), который прежде был непонятен людям, ибо они не обращались к нему напрямую, но полагались на интерпретаторов. Собственно, суть «объект(ив)ного» метода познания состоит в том, что изучается математическая форма отношения<\/i> различных «элементов» мироздания (лат. el-em-en-tum<\/i> — буква<\/i> Книги Мира, стихия<\/i> (στοιχεί̃ον) природы)."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Однако, принятая наукой на вооружение объективирующая «синтагматическая» методология приводит к тому, что объективация «выводит за скобки» субъективность а значит и психичноcть. Поясняя это один из крупнейших физиков ХХ столетия Эрвин Шрёдингер писал: «Причина того, что наше ощущающее, воспринимающее и мыслящее эго нигде не встречается в нашей научной картине мира, легко формулируется семью словами: потому что оно само является картиной мира. Оно идентично целому и поэтому не может содержаться в нём как его часть»[8]. Это «ведёт к парадоксам и антиномиям всякий раз, когда, не осознавая этой исходной сдачи позиций, пытаешься найти себя в картине мира или поместить себя, своё собственное мышление и воспринимающий ум обратно в эту картину»[9]. Именно этим, указывает Шрёдингер, обусловлены «наши бесплодные поиски места, где разум действует на материю или наоборот»[10]. Шрёдингер убеждён, что эту проблему невозможно разрешить на уровне современной науки, «науку придется обновить»[11]."}},{"type":"image","data":{"url":"\/uploads\/d34aa2ac87188fd7b9700df5f5e923e2.jpeg","caption":""}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Самая большая сложность, возникающая при рассмотрении проблемы сознания, состоит в том, что мы имеем в своём опыте два абсолютно разных мира. С одной стороны это внешний мир – мир вещей, существующих независимо от нас и обладающих некоторыми свойствами, которые мы познаём. Познание внешнего мира подчас оказывается непростой задачей, но сложность эта связана именно с тем, что этот мир – внешний по отношению к нам и нам чуждый. С другой стороны это наш внутренний мир – мир психического, доступный нам непосредственно. Проблема, связанная с миром психической реальности, заключается не в том, чтобы познать<\/i> эти феномены подобно тому, как познаются элементы внешней реальности, «дотягиваясь» до них, а в том, чтобы выразить<\/i> содержание этих психических переживаний, доступных нам непосредственно. Именно это и имел в виду Мераб Мамардашвили (1930–1990) отмечая, что «сознание есть нечто такое, о чём мы, как люди [непосредственно], знаем всё, а как учёные [с отстранённой позиции объект(ив)ного наблюдателя] не знаем ничего»[12]. Мир психического обладает специфическим качеством субъективной реальности<\/i>, описываемой в категориях смысла, ценности, интенции, качеств-qualia<\/i>; объективный физический мир описывается в совсем иных категориях – при помощи понятий массы, силы, расстояния и т.п. Как связаны между собой эти два абсолютно различных языка описания, совершенно неясно. Профессор Нью-Йоркского университета Томас Нагель (Thomas<\/i>Nagel<\/i>, 1937– ) убежден, что решение этой проблемы зашло в тупик: между описанием объективных нейрофизиологических процессов и связанных с ними субъективных переживаний наличествует, как он выражается, «провал в объяснении».[13]"}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Между тем, «существование сознания — факт огромного значения в нашем мире, — свидетельствует известный богослов и физик-теоретик, лауреат Темплтоновской премии, англиканский священник Джон Полкинхорн (John<\/i>Charlton<\/i>Polkinghorne<\/i>, 1930– ). — Каждый из нас знает это из собственного опыта; только наиболее скептичные из философов могут сомневаться в том, что мы правильно экстраполируем наше индивидуальное восприятие сознания, веря в то, что им обладают другие люди и, в меньшей степени, высшие животные. Это один из предметов нашей гордости; Паскаль писал, что “все тела, небо, звёзды, земля и её царства не стоят и малейшего ума, ибо он знает их всех и сам себя, тогда как тела не знают ничего”... Лунный ландшафт редукционистской науки, игнорирующей всё, кроме материи, не место для жизни людей... Материализм бросает вызов нашему разуму и объявляет не заслуживающим внимания наиболее значительное событие в истории космоса: осознание Вселенной самой себя»[14]."}},{"type":"image","data":{"url":"\/uploads\/d5523f93e6e08978080ed80fa63889d2.jpeg","caption":""}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Уже упоминавшийся Дэвид Чалмерс в своей книге «Сознающий ум» ставит следующую проблему: описывая мир при помощи объективирующей науки мы описываем только отношения<\/i> одних «элементов» мироздания к другим — то, что выше мы называли синтагматикой<\/i> Книги Природы. Действительно, суть объект(ив)ного метода познания состоит в том, что исследователь природы описывает мир не по отношению к себе (что неизбежно вносило бы элемент субъект(ив)ности), но изучает отношение качеств одного выделенного «элемента» мироздания к другому, при этом сущность<\/i> изучаемых объектов «выносится за скобки», так что в результате получается число как «форма» взаимоотношения качеств. Чалмерс спрашивает: «Что же это за сущность, качества которой соотносятся между собой?» Традиционный ответ таков: эта сущность — материя<\/i>. Ещё в конце XVIII столетия Кант (Immanuel Kant<\/i>, 1724–1804) в работе «Метафизические начала естествознания» показал, что возможность осуществления процедуры объективации обусловлена предположением о наличии абсолютно самотождественной, всепроницающей материи вообще<\/i>, делающей возможной математизацию естествознания[15]. Важно подчеркнуть, что понятие материи, как показал Кант, постулируется a priori<\/i>, а не «выводится» из экспериментальных наблюдений. Известный физик и историк науки Макс Джеммер (Max Jammer<\/i>, 1915–2010) писал, что «материя как таковая, если действительно в науке существует какая-либо необходимость в таком понятии, остаётся не постигаемым и непонятным осадком научного анализа и как таковая неизмерима. Только свойства, принадлежащие материи, так сказать, доступны количественной оценке»[16]. Однако в ХХ веке, прежде всего в связи с возникновением квантовой механики и теории относительности, стало ясно, что представления о «материальности» мира в традиционном смысле этого слова не адекватны действительному положению вещей[17]. Но что же это за «субстанция», соотнесённость «акциденций» которой мы описываем? Чалмерс утверждает, что «имеется лишь один класс внутренних, нереляционных свойств, с которым мы непосредственно знакомы, и это класс феноменальных свойств [так Чалмерс называет непосредственно переживаемые психические свойства]. Естественно предположить, что неопределённые внутренние свойства физических сущностей и известные нам внутренние свойства опыта могут быть как-то соотнесены или даже перекрываться». Несмотря на шокирующую неожиданность такого предположения Чалмерс утверждает, что «эта идея на первый взгляд кажется дикой, но лишь на первый взгляд. В конце концов, у нас и впрямь нет никакого<\/i>представления<\/i> о внутренних свойствах физического. Их место вакантно, и феноменальные свойства выглядят не менее достойным кандидатом на их роль, чем какие-то другие. Здесь, конечно, возникает опасность панпсихизма. Я не уверен, что эта перспектива так уж плоха, — добавляет Чалмерс, — если феноменальные [психические] свойства фундаментальны, то естественно предположить, что они могли бы иметь широкое распространение»[18]."}},{"type":"delimiter","data":[]},{"type":"paragraph","data":{"text":"[1] Snow<\/i>C. P. <\/i>The Two Cultures and the Scientific Revolution. N. Y., Cambrige University Press, 1961; русск. пер.: Сноу Ч. П<\/i>. Две культуры и научная революция \/\/ Сноу Ч. П. Две культуры. Сборник публицистических работ. М., 1973. С. 18–31."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"[2] Чалмерс Д<\/i>. Сознающий ум: в поисках фундаментальной теории \/ пер. с англ. В. В. Васильева. М., 2013. С. 9."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"[3] См. напр.: Васильев В. В.<\/i> Трудная проблема сознания. М.: Прогресс-Традиция, 2009."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"[4] «Объяснение сознания является самой трудной задачей для материалистической философии, — признаёт известный российский философ Д. И. Дубровский (1929– ), много лет занимающийся изучением проблемы сознания. — Именно качество субъективной реальности (которому нельзя приписывать физические характеристики) создаёт... главные теоретические трудности для материалистического объяснения сознания и прежде всего при попытках непротиворечиво вписать его в физическую картину мира» (Дубровский Д. И<\/i>. Проблема сознания: опыт обзора основных вопросов и теоретических трудностей \/\/ Проблема сознания в философии и науке \/ ред. Д. И. Дубровский. М., 2009. С. 13, 17)."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"[5] См.: Сёрл Дж. <\/i>Открывая сознание заново \/ пер. с англ. М., 2002. С. 25–26."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"[6] «Для того, чтобы мы не впали в заблуждение, Он [Бог] дал нам две Книги: Книгу Писания, в которой раскрывается воля Божия, а затем — Книгу Природы, раскрывающую Его могущество, — утверждал один из отцов-основателей современной науки Фрэнсис Бэкон (Francis<\/i>Bacon<\/i>, 1561–1626). — Из этих двух Книг вторая является как бы ключом к первой, не только подготавливая наш разум к восприятию на основе общих законов мышления и речи истинного смысла Писания, но и, главным образом, развивая дальше нашу веру, заставляя нас обратиться к серьёзному размышлению о божественном всемогуществе, знаки которого четко запечатлены на камне Его творений» (Бэкон Ф. <\/i>О достоинстве и преумножении наук \/\/ Бэкон Ф. Сочинения. В 2 т. Т. 1 \/ сост., общ. ред. и вступ. ст. А. Л. Субботина, пер. Н. А. Фёдорова. М., 1971. С. 128)."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"[7] Ньютон И. <\/i>Математические начала натуральной философии \/ пер. с лат. и комм. А. Н. Крылова, предисл. и ред. Л. С. Полака. М., 1989. С. 661."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"[8] Шрёдинегр Э<\/i>. Разум и материя \/ пер. с англ. М.; Ижевск, 2000. С. 51"}},{"type":"paragraph","data":{"text":"[9] Шрёдинегр Э<\/i>. Природа и греки \/ пер. с англ. М.; Ижевск, 2001. С. 74."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"[10] Шрёдинегр Э<\/i>. Разум и материя \/ пер. с англ. М.; Ижевск, 2000. С. 39."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"[11] Там же. С. 44."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"[12] Мамардашвили М. К<\/i>. О сознании \/\/ Мамардашвили М. К. Необходимость себя (Лекции. Статьи. Философские заметки). М., 1996. С. 214."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"[13] Нагель Т<\/i>. Мыслимость невозможного и проблема духа и тела \/\/ Вопросы философии. 2001. № 8. С. 106."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"[14] Полкинхорн Д<\/i>. Вера глазами физика \/ пер. с англ. М., 2008. С. 19–20."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"[15] «Чтобы стало возможным приложение математики к учению о телах, лишь благодаря ей способному стать наукой о природе, должны быть предпосланы принципы конструирования понятий, относящиеся к возможности материи вообще<\/i>; иначе говоря, в основу должно быть положено исчерпывающее расчленение понятия о материи вообще<\/i>. Это — дело чистой философии, которая для этой цели не прибегает ни к каким особым данным опыта<\/i>, а пользуется лишь тем, что она находит в самом отвлеченном (хотя по существу своему эмпирическом) понятии, соотнесенном с чистыми созерцаниями в пространстве и времени (по законам, существенно связанным с понятием природы вообще<\/i>), отчего она <\/i>и есть <\/i>подлинная метафизика телесной природы<\/i>» (Кант И. <\/i>Метафизические начала естествознания \/\/ Кант И. Сочинения. В 6 т. Т. 6 \/ ред. Т. И. Ойзерман. М., 1966. С. 60–61)."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"[16] Джеммер М<\/i>. Понятие массы в классической и современной физике \/ пер. и коммент. Н. Ф. Овчинникова. М., 1967. С. 13."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"[17] Подробнее см.: Копейкин К. В., прот<\/i>. Что есть реальность? Размышляя над произведениями Эрвина Шрёдингера. СПб.: Изд-во СПбГУ, 2014."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"[18] Чалмерс Д<\/i>. Сознающий ум: в поисках фундаментальной теории. С. 197–198."}},{"type":"paragraph","data":{"text":"Продолжение...<\/a><\/i>"}},{"type":"linking","data":{"type":"32","items":["3"]}}],"version":"2.16.1"}

А.А. Федотов. Предисловие издателя к Хроникам Зверландии

Протоиерей Кирилл Копейкин. Знал ли Моисей математическую физику? (Часть 1)